Победные трубы Майванда. Историческое повествование
Шрифт:
— Но, может быть, кабульский престол не представляет для вас интереса? — обострил разговор Гриффин. — Британская империя имеет огромный опыт управления народами Индии. Как вы, вероятно, знаете, с такой задачей нам удается справляться и в Афганистане…
Глаза Абдуррахман-хана сузились, брови изогнулись, и не спеша, отделяя слово от слова, он тихо сказал:
— Будем откровенны… Мы очень хорошо понимаем, что, предлагая нам трон, вы лишь стремитесь взвалить на наши плечи бремя, непосильное теперь для вас самих…
Гриффина передернуло от подобной прямолинейности,
— Безусловно, наши трудности велики, — продолжал, словно размышляя, Абдуррахман-хан. — Народ невежествен и фанатичен, но сейчас ничего не сделаешь, не посоветовавшись с ним. На престоле чувствуешь себя неважно без денег: солдатам надо платить, чиновников содержать. Мы надеемся на Аллаха, однако и ваше правительство должно оказать нам помощь. Самый лучший способ — заключить с нами договор…
— Что за договор? — удивился политический агент.
— Как с независимым правителем. Чтобы это видел наш народ. В договоре должны быть определены и границы государства, дарованного нам Аллахом.
«Не Аллахом, а нами», — подумал англичанин, а вслух произнес:
— Вопрос о договоре мы еще обсудим, а пока меня интересует, не пожелает ли ваше высочество, чтобы где-нибудь близ Кабула, скажем, в Гандамаке, после вывода нашей армии оставался англо-индийский отряд, который в случае необходимости мог бы оказать вам поддержку?
Абдуррахман-хан резко повернулся на ковре и поморщился: его мучила подагра. После паузы он покачал головой:
— Мы не думаем, чтобы из-за нас следовало задерживать вывод всех войск. Скажем прямо: при отсутствии солдат инглизи в Афганистане мы будем чувствовать себя более уверенно, чем если они будут здесь.
— Однако, ваше высочество… — начал Гриффин, по закончить не успел. Снаружи послышался шум, крики, а затем раздалось несколько выстрелов.
Эмир быстро поднялся и, чуть припадая на левую ногу, вышел из шатра. За ним поспешили остальные.
На берегу реки, протекавшей у подножия холма, собралась толпа. В центре ее ярким пятном выделялись несколько «всадников Скиннера»; их нарядные желтые мундиры были перепачканы и изодраны. С холма было отлично видно, как афганцы стаскивали кавалеристов с коней наземь. К месту инцидента со всех сторон сбегались английские, индийские, афганские солдаты, на ходу заряжая ружья, вытаскивая кинжалы и ножи.
Политический агент не успел оглянуться, как Абдуррахман-хан скатился вниз и оказался в самой гуще толпы. Он сыпал зуботычины направо и налево, даже не интересуясь, кому они достаются, и сопровождая их сочными ругательствами на всех известных ему языках — фарси, пушту, узбекском и еще каких-то; его свистящий шепот делал ругательства особенно выразительными.
За какие-нибудь несколько минут был восстановлен относительный порядок. Гриффин был потрясен тем, что Абдуррахман-хана послушались, абсолютно не понимая его, и английские уланы, первейшие забияки в британских войсках. Правда, вслед за этим умиротворением занялись и приехавшие с политическим агентом офицеры, но они только довершили успешно начатое
— Теперь вы, наверно, лучше понимаете, почему мы просим не оставлять в Афганистане ваших войск. Даже для нашей защиты… Их вырежут! У каждой семьи к ним кровавый счет, — с откровенной неприязнью сказал Абдуррахман-хан своему собеседнику, когда они вернулись в шатер. Он тяжело, прерывисто дышал и все время массировал больную ногу.
— Да что, собственно, произошло? — воскликнул Гриффин.
— Ничего интересного, — раздраженно ответил эмир. — Сидели афганские сарбазы у ручья и думали, что охраняют нас. А тут приехали эти желтопузые и говорят: «Убирайтесь! Мы будем купать коней!»
Он разволновался и повторил в ярости:
— В нашей стране нашим сарбазам говорят: «Убирайтесь!» Ну, желтопузых сбросили на землю и с удовольствием поколотили. Если бы этого не сделали, мы бы расстреляли афганцев, которые повели себя как покорные скоты!
Всю субботу 31 июля и воскресенье 1 августа продолжались переговоры. Гриффину так и не удалось уговорить Абдуррахман-хана оставить в Гандамаке британский гарнизон. Не смог он добиться и того, чтобы эмир прибыл в Кабул или хотя бы в лагерь генерала Гофа под столицей, где Стюарт намеревался устроить для него почетный дурбар. Он отказался посетить и самого политического агента в Ак-Сарае, ссылаясь на категорические возражения гильзайских вождей.
— Мы очень хотим быть вашим гостем, — с улыбкой шептал пока еще не обретший голос племянник Акбар-хана, — но мои невежественные придворные против этого. Боятся, что меня либо убьют, либо захватят в плен.
Правда, и эмиру не удалось добиться желанного договора. Ему был гарантирован лишь официальный меморандум, подтверждающий обещанное в письме Гриффина от 14 июня 1880 года: Кабул может поддерживать политические отношения только с Британской империей, а она поможет ему в случае неспровоцированного нападения. Кандагарская область — самостоятельное владение. Округа Пишин и Сиби отходят к Британской Индии. Ее власти не будут вмешиваться во внутренние дела Кабула и требовать присутствия там резидента-англичанина, ограничившись посылкой туда агента-мусульманина.
3 августа, когда Гриффин из Ак-Сарая, а Стюарт из лагеря генерала Гофа, где он находился во время переговоров с Абдуррахман-ханом, вернулись в Шерпур, они пришли к единому выводу: хотя беседы с эмиром мало что разъяснили, надо выводить войска.
— Мы явно недооценили дипломатические способности этого беглого сардара. Он просто смеется над нами, — ворчал командир Северо-Афганского полевого отряда.
— Конечно! — вторил ему политический агент в Северном Афганистане. — Абдуррахман-хан прекрасно понимает, что время работает на него, и торопиться следует нам, а не ему… Мне, однако, пока еще не ясны два обстоятельства, сэр. Во-первых, знал ли он к моему приезду о Майванде и как это прискорбное событие повлияло на его расчеты? А во-вторых, почему эмир, твердивший ранее, что без Кандагара нет Афганистана, в Ак-Сарае ни разу не упомянул ни о Кандагаре, ни о Герате?