Победные трубы Майванда. Историческое повествование
Шрифт:
— Так или не так — поди проверь! — скептически пожал плечами Стюарт.
— Вряд ли он приедет в Кабул, — подлил масла в огонь полковник Мак-Грегор, дневник которого был полон враждебными высказываниями против Абдуррахман-хана.
— Почему вы так думаете? — нахмурил брови генерал.
— А я еще в должности начальника штаба Кабульского полевого отряда познакомился с несколькими влиятельными афганцами. Они уверяют, что сардар не примет эмирского трона из наших рук и покажется в столице только после нашего ухода отсюда…
И
Накануне дня отъезда к нему пришел представитель Гриффина Афзал-хан. Зал для приемов во дворце ханабадского правителя, занятом Абдуррахман-ханом, гудел от людского гомона. Несколько индийских купцов, перебивая друг друга, что-то возбужденно доказывали сардару, а он, сузив глаза, сидел в кресле у небольшого окна и, казалось, не слушал их. С обеих сторон застыли, как монументы, стражники с обнаженными саблями.
Наконец Абдуррахман-хану это надоело. Он встал, невысокий, подтянутый, ладный, и зло кинул:
— Кто из вас не дурак, тот — осел! Разве неизвестно, что нам нужны деньги? Очень нужны. Потому ваши вонючие товары взяты в казну и проданы…
Брезгливо посмотрев на купцов, Абдуррахман-хан продолжал:
— Когда мы придем к власти в предназначенном нам Аллахом государстве, то, может быть, возместим часть ваших убытков или дадим вам какие-нибудь привилегии. И все — больше не о чем рассуждать.
Лицо его исказилось.
— Если вы и сейчас не поняли, вам растолкует мой палач. Нет желающих? Тогда убирайтесь вон — не до вас!
Натыкаясь друг на друга и бормоча проклятия, купцы вышли. Лишь теперь Абдуррахман-хан соизволил заметить важного гостя:
— Афзал-хан? Какому благоприятному сочетанию светил обязаны мы этим посещением? Можно было предполагать, что инглизи в Кабуле уже расспрашивают вас о нашем грядущем прибытии.
Индиец не обратил внимания на иронию:
— Я уже собирался уехать, сардар, но узнал, что ваш отряд насчитывает не шестьсот всадников, как было условлено, а намного больше…
— Это известие справедливо, достопочтенный, — спокойно ответил внук Дост Мухаммад-хана. — Но вот письмо из Кабула (впоследствии Афзал-хан сообщит Гриффину, что ему издали показали какой-то листок, за достоверность и содержание которого он никак не ручается). В нем угрожают смертью тому, кто согласится стать эмиром с помощью инглизи. Их тут называют — я прочту (Абдуррахман-хан отыскал нужное место) — «извечными врагами афганского народа». Вы, мудрый Афзал-хан, хорошо знаете историю наших народов. Разве не справедливо именуют инглизи кровопийцами?
Афзал-хан ушел от прямого ответа:
— У нас речь не о том, сардар. Какие силы намерены вы взять с собой?
— Войска возьмем столько, сколько нам нужно, — холодно ответил Абдуррахман-хан. — Хватит, чтобы обеспечить порядок и безопасность…
Он усмехнулся:
— Знаете, из-за чего тут был такой шум? Чтобы снарядить подходящее войско, пришлось
…20 июля 1880 года Абдуррахман-хан в сопровождении хорошо вооруженного отряда в несколько тысяч воинов вступил в Чарикар, последний сравнительно крупный город перед столицей. До Кабула оставалось немногим больше сорока миль.
Молва о приближении внука эмира Дост Мухаммад-хана и племянника эмира Шер Али-хана молниеносно разнеслась повсюду, и в Чарикаре собралось множество старшин и глав племен. Наиболее важную роль среди них играл престарелый мулла Мушки Алам, духовный вождь гильзаев и один из организаторов сопротивления оккупантам. В этот город его доставили на носилках.
В Чарикаре возник, таким образом, стихийный дурбар афганской знати. На нем Абдуррахман-хан был провозглашен эмиром. Закрепляя это решение, собравшиеся прочитали по мусульманскому обычаю хутбу — молитву с упоминанием его имени.
События опережали планы сидевших в Кабуле англичан. Сардар стал эмиром независимо от их воли. Следовало торопиться с его признанием. И британские власти, заявив, что они только дожидались признания Абдуррахман-хана афганским народом, 22 июля созвали в столице официальный дурбар. К участию в нем была приглашена местная знать, вполне уживавшаяся с чужеземцами. Приехали представители Абдуррахман-хана, и Мак-Грегор получил возможность напомнить Стюарту свои слова, что претендент на престол так и не покажется в Кабуле до ухода англичан.
— Знаете, полковник, — возразил ему впавший в апатию генерал, — честно говоря, для меня самого гораздо важнее уйти из Кабула и больше не показываться здесь никогда! Пойдемте, однако, послушаем, что скажет Гриффин перед сборищем этих головорезов.
Хотя в столице была расквартирована целая англо-индийская армия, солдаты и офицеры отнюдь не чувствовали себя спокойно. Не проходило и дня, чтобы какая-нибудь часть не лишалась сарбаза, совара, сержанта, а то и офицера, неосторожно зашедших слишком далеко. С окрестных холмов постреливали в ненавистных инглизи.
Поэтому дурбар собрали на территории Шерпурского укрепленного лагеря. В одном из его уголков расстелили ковры, и на них разместились родовитые афганцы, старейшины, городская знать. На ярком солнце сверкали расшитые золотом и серебром безрукавки, надетые на белоснежные рубахи, темными пятнами выделялись дорогие халаты. Многие носили на себе целый арсенал: один, а то и два пистолета, нож, тяжелый кинжал, саблю с рукоятью, усыпанной драгоценными камнями или отделанной перламутром. Было ясно, однако, что оружие этих людей давным-давно не пускалось в ход, оправдывая афганскую пословицу: «Кинжал из золота вешается на пояс, а не вонзается в грудь врага». То были кинжалы, которых англичане могли не опасаться…