Победоносцев: Вернопреданный
Шрифт:
Затем Чичерин переходит к частностям, но они, эти частности, в конечном счете и определяют качество социальных структур и сущность общественной жизни. Чичерин с поразительной точностью раскрывает суть происходящего хаотического процесса, усугубляемого претенциозным террором и пренебрежением к интересам отдельного человека. «Лекарство не заключается в прославляемой ныне свободе печати», — подчеркивает он, стремясь уберечь истинных либералов и реформаторов от ложного пути. Свобода печати необходима там, где есть политическая жизнь. Без последней дело сводится к пустой и развращенной болтовне. «Особенно в среде малообразованной разнузданная печать обыкновенно становится мутным потоком, куда стекаются всякие нечистоты, вместилищем непереваренных мыслей, пошлых страстей, скандалов и клеветы», — пишет знаменитый юрист, будто оттуда — из заоблачных высот — листает наши современные газеты, которые в большинстве
В России периодическая печать и в прошлом, и сейчас оказалась в руках разлагающих элементов. Она принесла русскому обществу не свет, а тьму. Она породила Чернышевских, Добролюбовых, Писаревых и их многочисленных последователей. Чичерин прав: литературу прогрессивные экстремисты пытались Использовать с политической целью, понижая интеллектуальный уровень читающей публики хотя бы тем, что на первый план выдвигали не духовный мир персонажей, а социальную, впрочем, быстро меняющуюся ситуацию. Эта когорта революционных борцов, опирающихся на насилие, двигалась не от воспитания чувств к устройству социума, а от гражданских утопий к отрицанию веры, терпения и эволюционных улучшений, не нарушающих преемственность и важность сегодняшней житийности.
Громкая фраза и беззастенчивая брань всегда будут иметь перевес. Опыт большевистской прессы превосходно доказал аксиоматичность чичеринской формулы. Уважающий себя писатель с омерзением отвернется от подобного турнира. Чичерин, конечно, не мог предугадать, что уважающие себя писатели или замолкали и умирали с голоду, или отправлялись к праотцам, предварительно пройдя через ГУЛАГ. Был и третий выход: слабые духом и амбициозные авторы просто переставали себя уважать, но следы их деятельности неуничтожимы.
«Периодическая печать требует от нас сдержки, а не простора. Она составляет самое больное место русского общества. Еще менее лекарства заключается в удовлетворении так называемых требований молодежи, — продолжает Чичерин. — У нас само правительство бросается в крайности и вносит в учебные заведения смуту».
О какой сдержке может идти речь и спустя сто двадцать лет?! Безудержная и подлая самореклама, внедрение в умы гнусной формулы «кто платит, тот и заказывает музыку», безвкусное меценатство и еще более низкое спонсорство, тупоголовое телевидение — лживое и коварное, наемные киллеры, ведущие жалкие войны, и прочие прелести нашей безумной действительности подтверждают предостережения, сделанные Чичериным. На юношестве, которое является активнейшим потребителем чтива, видео- и аудиопродукции, смута отражается больше всего. Исключите современные термины, и мысль Чичерина выступит в самом полном изложении.
Лекарство не состоит и в возвращении политических ссыльных, в отмене чрезвычайных мер и в восстановлении законного порядка. Сталинский сатрап Никита Хрущев вернул ссыльных, сократил чрезвычайные меры, гулаговская система саморазрушилась, рабский труд Потерял ведущее положение в хозяйстве, а страна благополучно съехала в брежневщину и утонула в ней. Отдельные люди, слава богу, вздохнули свободно, зэки вырвались из бараков, а государство потихоньку начало вновь заниматься душегубством, в том числе и международным. Припомним волнения в Берлине, Венгрию, Чехословакию и Польшу.
К чему привела «Диктатура сердца»
Разве не прав Чичерин? Прав, да еще как! При прежней верхушке и особенно при тех орудиях, которые она употребляла, было много напрасных жертв, возбуждавших сильное озлобление. Административный произвол, не ограниченный разумной властью, открывает простор к злоупотреблениям всякого рода. Совершенное устранение произвола сейчас невозможно. Чичеринский взгляд всегда отличался трезвостью и реалистичностью. В этой трезвости и реалистичности коммунистические историки подозревали желание защитить интересы правящего и имущего слоя. Сбитая с пути часть революционной молодежи составляет самый вредный и опасный для государства элемент. Мягкостью возвратить к полезной деятельности умственный пролетариат — утопия наивная. Зачем работать, когда перед каждым открывается более простой, привлекательный и почетный путь к всеобщему счастью? Именно здесь закладывался ленинский принцип превращения бунтаря и мятежника в профессионального революционера. Без профессии все-таки как-то неловко! Есть-пить надо! А профессия оплачивается, и технический уровень насилия возрастает.
Чичерин не прибегал к фигуре умолчания: пока существует социалистическая партия, чрезвычайные меры необходимы. В личном произволе виновно не правительство. «Когда шайка крамольников доходит до самых неслыханных злодеяний, тогда спасение общества требует приостановки гарантий», —
Русские газеты, лишенные всякого смысла, могли только мечтать — речь идет о чичеринском времени — о возвращении к законному порядку. Петербургское дворянство стало на тот же путь. Однако чтобы законный порядок «восстановился в учреждениях, надобно, чтобы он водворился в умах». И позволю себе прибавить: в душах людей. Мысль Чичерина не очень сложна для понимания, но воплотить ее до сих пор не представляется возможным.
Чичерин — либерал, но он не заигрывает с дешевым либерализмом популистов, не кокетничает с ним. Естественно, что в переживаемую минуту неуместно приступить к дарованию политических прав. Таков ответ профессора, интеллектуала и знатока мировой юриспруденции безмозглому солдафону Лорис-Меликову, биржевому спекулянту Абазе и прочим действующим в собственных интересах лицам. К чему привела «диктатура сердца»? Обратили ли на нее внимание Желябов и К о? Ничуть! Они считали эту диктатуру лживой. Ее лживость состояла в слабости. Либеральная программа должна быть устранена, считает Чичерин, имея в виду ходячую либеральную программу. Необходимо усилить власть. Еще бы: восемь покушений на главу государства! Восьмое — удачное. Раздробили ноги, изуродовали грудную клетку, залили кровью мостовую и драгоценный дворцовый пол. Свободой нужно пользоваться, но не распуская, а направляя. И как итог звучат слова: «Злоба дня состоит в борьбе с социализмом». Чичерин считает, что социализм в России не распространен. Нужно просто бороться с шайкой, набранной из умственного пролетариата. Умиротворение путем уступок невозможно. Террористов он называет отребьем человеческого рода. Надежда только на сильную личность, которая сокрушит беспрерывно нарождающиеся головы гидры. Русская земля наконец воздвигнет из себя Геркулеса. Правительство само не справится, полиции и карательных мер недостаточно. Надобно призвать к совету землю, и она поддержит разумные начинания. Великие реформы направлялись Александром II на организацию русского общества как самостоятельной и свободной силы. Здесь Чичерин в известной мере соглашается с графом Ростовцевым. Николая Алексеевича Милютина он относит к самым лучшим и просвещенным деятелям эпохи. Что мы и наши дети знаем о Милютине? О Ростовцеве — что он донес на декабристов, о Милютине и того меньше: брат военного министра и чиновник в польской администрации. Отвергая журналистику и ее господство, пригвождая к позорному столбу задор и верхоглядство, Чичерин призывает обратиться к обществу и воспитать его к политической жизни.
Формула Чичерина
Политическая жизнь — гибель для революционных экзерсисов. Как сейчас, когда пишутся эти строки — в 2002 году, русская общественная и политическая жизнь ни слаба и ни уродлива, но она, безусловно, ограждает миллионы и миллионы от повторения пройденного, от зверского фальшивого существования под страхом исчезновения в вонючих норах ГУЛАГа. Политическая свобода — отдаленный идеал русского человека. Он не достигнут и спустя сто двадцать лет, но он приблизился к нам, и нет нужды доказывать справедливость сказанного. Россия не прошла путь, предлагаемый интеллектуалом и профессором Чичериным. Ее соблазнила по внешности скорая дорога — легкая для ума и кровавая — экстерна Владимира Ленина. Но возвратилась она, наша Россия, к Чичерину, к моему Московскому университету, к Богу, к религии, к храму Христа Спасителя, к российским древностям, к родной истории, к совершенной и гармоничной поэзии Пушкина, к необыкновенной живописи, сквозь которую просвечивают лики святых, ко всему тому, что отняли у народа, да и у тех, кто хотел слиться с этим народом, как я.
«Насущная потребность заключается единственно в установлении живой связи между правительством и обществом для совокупного отпора разлагающим элементам и для внесения порядка в русскую землю» — вот что выделяет Чичерин в очередную задачу дня. Эту цель вполне возможно достигнуть «приобщением выборных от дворянства и земства к Государственному совету». Выборным в Государственном совете Чичерин предлагает предоставить совещательный голос. Завершая записку, адресованную новому императору, он еще раз возвращается к журналистике, указывая на пагубную роль ее в последних событиях. Руководителем общественного мнения, с горечью констатирует Чичерин, становится всякий бойкий фельетонист.