Побег из Шапито
Шрифт:
– Всё, на сегодня концерт окончен! Всем спокойной ночи! – объявил Михайло. – А то эта… Как её? Вах, ханалия начнётся.
Народ ещё долго не расходился, хлопая друг другу и распевая частушки, но звери постепенно покинули овраг, хотя циркачи ещё долго слышали во тьме вопли вроде «Я не знаю, как в Тамбове…».
– Знаете, мне вдруг захотелось обратно, в цирк… – вздохнул скунс.
– Мне есть тоже немножечко хотеть цурюк, – признался петух.
Кенгуру всхлипнул в знак солидарности.
У Ман-Кея была другая точка зрения:
– Эй, братья, бросьте ерундой
Поразмыслив, актёры согласились, что цирк мало отличается от зоопарка. Тюрьма, она останется тюрьмой, как её ни назови.
Глава 3
Спозаранку, ещё до первых криков Петера, Ломоносыч созвал малый совет: Лисёну, Серёгу и Колючего. Обычно медведь не очень полагался на ежа и считал его откровенно незрелым для серьёзных дел, но, невзирая на трения при знакомстве с послами, шпанёнок как-то удачно нашёл с ними общий язык. Опытный губернатор отлично видел, что ёж симпатичен пришлым в большей степени, чем волк, лиса, да и он сам. Поразмыслив, Михайло пришёл к выводу, что Колючий – единственный нехищный зверь в «комитете по встрече» плюс первый, кто контактировал с иноземцами. Серёга и Василиса доверия не внушали. Один угрюмый, вторая постоянно облизывается на петуха. А он, Ломоносыч, старый дурак, ради веселья поступился правилами дипломатии и вырубил австралийского спортсмена.
Значит, пусть Колючий общается с послами больше, пусть исполняет их прихоти…
Так размышлял медведь, сидя под осиной и дожидаясь тамбовскую троицу.
Сначала появились волк и ёж.
– Ой, Серёга-Серёга, кривомордый немного… – напевал Колючий, в шутку задевая зевающего друга.
Санитар леса вяло отмахивался и громко клацал зубами, захлопывая пасть. Шпанёнок понимал, что это не всерьёз, и не отставал.
– Доброе утречко, – сказал Михайло.
Серёга и Колючий ответили на приветствие.
Поболтали о вчерашнем концерте. Сошлись во мнениях – было здорово. А тут и Лисёна припылила. Ломоносыч перешёл к сути:
– В общем, я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие.
– К нам едет ревизор? – ухмыльнулась рыжая.
– Нет. Тут впору нам самим когти рвать, – задумчиво проговорил волк.
– Молодец, Серёга! – похвалил Михайло. – Я как раз об этом и думал вчера, до концерта. И вот что вырисовывается. Мы пошли на поводу у иностранцев. Сначала они залихватски убедили нас, что надо воевать с браконьерами, потом попёрлись в деревню… Короче, сейчас к нашему лесу будет приковано внимание десятков людей, а для нас, как известно, хуже человеческого внимания никакой напасти нету.
– И что это значит? – спросил Колючий.
– Это значит, что в нынешней обстановке я решил объявить эвакуацию. Мы отойдём в глубь леса. Сейчас все кому не лень полезут искать кенгуру с обезьянином. Житья от людей не будет. Поэтому – эвакуация. А позже, когда переполох уляжется,
– Пожалуй, самое верное из возможных решений, – кивнул Серёга.
– Когда начинаем? – Лисёна проявила практичность.
– Сегодня же. Ответственным за сопровождение послов я назначаю тебя, Колючий. Не подведи, сынок.
Ёж выглядел обескураженным:
– Конечно, спасибо, отец родной, и типа всё такое, но я как-то не хочу…
– Да, Михайло Ломоносыч, – вступилась лиса, – назначь меня!
– Василиска! – Медведь поднялся во весь свой могучий рост. – Не перечь мне. С петухом не так всё просто. И держись от иностранцев подальше. Так будет лучше для всех. И лисы сыты, и куры целы.
– Поняла, – буркнула Лисёна.
– Тогда вот тебе задание. Понаблюдаешь за деревней, поразнюхаешь.
– Да что я, рыжая, что ли? – завелась было лиса, но прикусила язык. – Да, рыжая.
Ломоносыч продолжил:
– А ты, Серёга, следи за общей санитарной обстановкой, как ты умеешь. Уходим на северо-восток. Объявление передам Стук Стукычу через час. К полудню чтобы все начали движение. Вопросы есть? Нет? Вот и здорово.
Колючий поплёлся к послам. Ему не очень-то улыбалось коротать с ними досуг, но раз уж Михайло требует, то это закон. Шимпанзе, кенгуру и скунс ещё спали, а Петер уже спел первую утреннюю песню, вспорхнув на поваленный ствол. Ёж застал петуха за чисткой перьев.
Недаром ходят легенды о немецком педантизме. Петер скрупулёзно оглядывал каждое перо перед тем, как аккуратно поправить его клювом. Иногда гамбуржец недовольно тряс головой, обнаружив вопиющую неряшливость – застрявшую в перьях соломинку или ещё какую-нибудь соринку.
– Привет, Петер! – крикнул Колючий, спустившись в овраг.
– Гуттен морген, дорогой друг, – гордо ответствовал петух. – Как тебе сегодня слушать мой голос?
– Нормально, – пожал плечами ёж. – Типа громко спел, я бы проснулся. А твои коллеги, похоже, не торопятся.
Из берлоги доносились храп Вонючки Сэма, мощное сопение Гуру Кена и ритмичное неразборчивое бормотание Ман-Кея.
– Слушай, Петер, а Эм Си и во сне болтает? – очумело выдохнул Колючий.
– О да. И если не хотеть спаться, то можно услышать много интересный!
Ёж почесал макушку:
– Удивительно, как при таком словесном недержании пацан попал в дипломаты?
Теперь задумался петух:
– О! Это есть уникальный шимпанзе. Он легко имеет говорить обо всём, кроме работа. Чепуха – да, государственные тайны – нихт!
– Вот же вы, басурмане, какие хитрованы! – восхитился Колючий. – Всё-то у вас с подвыподвертом.
– Специфика, – развёл крыльями Петер.
– Ладно, я же типа о деле говорить пришёл, – спохватился ёж. – У нас, ребятки, эвакуация. Будем прятаться от людей. Михайло предрёк их столпотворение. Полезут в наш лес, а всё из-за вас, между прочим.
– Это почему?!
– Да потому, что нечего было светиться на каждом углу.
– Что есть «светиться»? – не понял гамбуржец.
– Ох, чучела вы неместные… – вздохнул Колючий. – Неважно, забудь. Главное, что пора сматывать удочки.