Побег из Владимир-Волынского лагеря для пленных офицеров

Тимошенко Евгений

Комендант был недоволен таким поведением генерала и через переводчика потребовал короче излагать свои мысли. Он сказал, что военнопленные должны сами содержать помещения, сами стирать и менять себе белье. Баня строится, что касается котелков и ложек, то они должны обходиться своими, а если они их потеряли, пусть обходятся как знают. «Нарушителей мы наказывали и будем наказывать».

Генерала возмутил такой ответ: «Все, что вы говорите, неправда! Вы установили в казармах тройные

сплошные нары и там, где должен жить один человек, вы поселили десять. За четыре месяца существования лагеря вы не построили бани, не организовали места для стирки белья. При поступлении в лагерь вы раздели военнопленных. То, что вы считаете несоблюдением дисциплины – это последствия голода, который вы организовали в лагере. Мне, как и всем военнопленным, без вашего объяснения понятно, что цель вашего командования – как можно больше уничтожить военнопленных. Это их программа, а вы их исполнитель. Я знаю, что вы не в состоянии улучшить питание, но снабдить котелками и ложками при желании вы могли бы. Я знаю, что на том питании, которое вы организовали для военнопленных, я умру от голода, как уже умерли в этом лагере тысячи военнопленных. Но я не желаю по вашей милости превращаться в скота и есть баланду руками из пилотки. Вот почему я объявил голодовку».

Комендант все-таки дал распоряжение сержанту выдать генералу две тарелки и ложку. Генерал язвительно поблагодарил коменданта.

Так закончился этот разговор, который моментально стал достоянием лагеря. Это был первый случай в лагере, когда с военнопленным разговаривали и побоялись наказать его. На второй день Иванова в лагере не стало. Куда увезли его, никто не знал. Как сложилась его судьба, неизвестно.

Через несколько часов после разговора генерала Иванова с комендантом Степан Антонович отозвал меня в сторону и передал мне содержание разговора, а затем, оглянувшись по сторонам, сообщил мне, что есть решение комитета использовать этот разговор для срыва вербовки военнопленных в «казаки» и азиатские легионы. «Иди в барак N 2, там на первой секции найдешь Завьялова, ты его знаешь, и вместе с ним организуйте разговор, да так, чтобы никто и думать не мог о «казаках». Это задание комитета».

Теперь мне окончательно стало ясно, с кем я имею дело. Я немедленно отправился выполнять задание. В указанном месте нашел интенданта второго ранга Завьялова. Он сидел на нижней полке нар и слушал разговор военнопленных. Разговор шел о голодовке генерала Иванова. Судя по разговору, здесь еще не знали о состоявшемся разговоре. Увидев меня, Завьялов спросил, что я знаю нового. Я передал ему содержание разговора генерала с комендантом лагеря. В разговор моментально вступило много людей. Я замолчал, следил за реакцией присутствующих.

Пожилой лейтенант с опухшим лицом спрашивает:

– Откуда у него такая уверенность?

Задавая этот вопрос, лейтенант смотрел в мою сторону. Мне отвечать не пришлось, за меня ответил военнопленный в изодранной гимнастерке со следами шпал на гимнастерке.

– Уверенность у него потому, что он чувствует за собой силу. Он недавно с фронта, и дела там идут хорошо.

– Говоришь неплохо, а откуда ты знаешь? – спешит задать вопрос рядом сидящий товарищ.

– Что-то не видно успехов, если до сих пор в лагерь поступают военнопленные, да еще в таком количестве, – с грустью делает замечание пожилой лейтенант.

– Так цеж полонены с другых лагирив, що були взяти в полон в вересни 1941 пид Пирятию, Лубной, Яготиным. До них нимцы трохи свижих и получается горазд.

– Так легче вербувать козакив! – кричит мужчина средних лет со средней полки нар.

– У меня сосед прибыл вчера с военнопленными, которых немцы выдают за пленных, взятых под Дебольцево, а он взят в плен под Хоролом в сентябре 1941 г. Он говорит, что почти вся эта команда прибыла с Хорольского лагеря, там ликвидирован лагерь. К ним добавили немного новичков, и получилась солидная колонна.

– Товарищи, а я сегодня видел капитана, так он рассказывал, что он попал в плен западнее станицы Лозовая, что наши наступают, – почти кричит молодой лейтенант.

– Это может быть. Только ты не спросил, когда он попал в плен? Наверное, в сентябре сорок первого при отступлении?

– А вот как раз и спросил! Меня это очень интересовало! И попал он в плен не при отступлении в сентябре сорок первого, а при наступлении в феврале сорок второго под Лозовой, – парирует молодой лейтенант.

– Это где же Лозовая? – спрашивают несколько человек.

– А вы что, не знаете? Это между Харьковым и Днепропетровском, юго-западнее Харькова, – дают справки соседи.

– Теперь понятно, почему генерал Иванов так уверенно ведет себя, – раздаются голоса.

– Да что вы разносились со своим генералом как с писаной торбой. Он накопил жиру за счет солдат, так с таким жиром можно и голодовку объявлять, не помрешь. Вот он пусть с наше поголодает, тогда по-другому запоет, – подает писклявый голос маленький, страшно худой старик.

– Это не от жира зависит, а от совести, от характера, от воспитания. Вот ты, например, – указывает капитан на старика, – вырос пресмыкающимся, так им и остался. А товарищ Иванов не с того теста сделанный, не так воспитан. Он уже за нас слово сказал, смерти не побоялся, может, его уже и в живых нет, а ты – с наше поголодай.

Конец ознакомительного фрагмента.