Побег на войну
Шрифт:
– Это о новом самолете, – блеснула своими знаниями Параска. – Уже весь отряд знает.
– Не отряд, а проходной двор! – Я раздраженно пнул снежный ком на дороге.
Никакой секретности, бардак какой-то… А если в отряде есть немецкий шпион? Надо особиста просить, вот прямо срочно, в первую очередь, чтобы все здесь по струнке ходили и лишний раз рот не открывали. Вот Чхиквадзе бы сюда, тут покойник порезвился бы…
Самое странное, венгерский майор не огорчился из-за своего пленения. Мне даже показалось, он обрадовался, что ли? Некогда было, так что к пленнику в машину сел один из наших, и они поехали в составе
А как вернулись на базу, я снова слег. Такая слабость навалилась, даже поесть толком не смог. Да вот, оказывается, прошла. Аж до кобеляжа дело дошло. Так что про венгра и не вспомнил, пока Анна, а вслед за ней и Параска не освежили память.
– Товарищ командир, а разрешите еще вопрос, – вывела меня из раздумий языкатая сопровождающая.
– Говори уже, что там у тебя? – буркнул я, останавливаясь у кривоватого тына хаты, к которой шел.
– Да вот я спросить хотела, только вы не подумайте ничего, я так просто, для интересу, а не для серьезности, вы же понимаете. Петр Николаевич, я же не то что некоторые, так что мне… – выпалила Параска и начала набирать воздух для продолжения, но грех было не воспользоваться таким шансом.
– Молчать! – гаркнул я. – У меня уже голова болит от болтовни. Три секунды у тебя. Время пошло.
– А вы, товарищ командир, можете молодых расписать? Только не подумайте, я…
– Могу, – снова оборвал ее я. – Командир подразделения имеет право брать на себя функции гражданских органов власти, если доступа к ним нет. А ты замуж собралась?
– Ой, та вы что, скажете тоже, Петр Николаевич, – махнула рукой главная санитарка. – Спор такой вышел, я и спросила…
Дослушивать я не стал. Вот натуральная Трындычиха из «Свадьбы в Малиновке». А ведь старый уже спектакль, надо бы спросить аккуратно. Если идет, не уйти Параске от новой кликухи.
Но через минуту я про говорливую девушку забыл напрочь. Новости были такие, что из головы могло вылететь не только это.
– А, товарищ командир, наконец-то, – обрадованно сказал Старинов, когда я вошел. – Вот, значит, Юлий Майор рассказывает нам много увлекательного. Думаю, и тебе интересно будет послушать.
– Так погоны капитанские, какой он, на фиг, майор? – удивился я.
– Майор – то фамилия, – ответил пленник.
Худой как палка, с глазами навыкате. Говорит по-русски, что примечательно. С чудным акцентом, но так он же иностранец.
– Ну ладно, капитан Майор, – тут венгр тихонько вздохнул, видать, шутка была ходовой и успела ему надоесть, – что хотите рассказать?
– Склад с продовольствием интересует?
– Вообще – да, конечно, но все зависит от многих факторов: где расположен, какая охрана, что там есть. А то вдруг там три тонны зеленого горошка или черного перца? Что нам с таким добром делать?
– Хороший склад, – причмокнул Майор губами, немного подумав. Наверное, переводил для себя и вопрос, и ответ. – Но там нет перец и горошек. Есть мука, консерва, сахар, рис. Можно забирать.
– По накладной? – ехидно уточнил я. С какой радости я здесь слушаю этого… хрена с горы?
– Можно показать? – спросил он у Старинова, и тот кивнул: мол, давай.
Венгр поднялся, снял мундир, аккуратно, гад, сложил его и закатал оба рукава рубахи. Да уж,
– Где же ты, мил человек, такую красоту заработал? Наручники?
Он помолчал, наверное, слова такого не знает.
– Меня вешали за руки. Двадцать четыре часа. Я был без сознания, меня снимал, потом доктор разрешал, и снова вешали.
– А потом? – полюбопытствовал я.
– Отпускали без доказательство. Но теперь служить только интендант.
Да уж, недоработали органы у них. Допросили, пусть и с пристрастием – и на свободу? Странные люди, однако.
– Так ты коммунист? – спрашиваю я его.
– Да. Я могу петь «Интернационал»? Я знаю русский текст! – Он встал и довольно-таки красивым баритоном запел гимн.
Вставай, проклятьем заклейменный, Весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущенный И смертный бой вести готов.Странная ситуация: пленный венгр поет наш гимн, а мы, конечно же, встаем. Анекдот, да и только.
– Ладно, песню ты знаешь, – говорит Илья Григорьевич. – А еще какие доказательства?
– Конечно, партийный билет не со мной, – спокойно отвечает Майор, – но вы можете спросить в Коминтерн, номер вот такой, – и он написал цифры на обрывке газеты.
Мы переглянулись со Стариновым. По радио запросим – дело плевое.
Ответ, как ни странно, пришел быстро, буквально через несколько часов. Есть такой в картотеке, срочно вербовать.
Пленный зашел спокойно, будто и не сомневался в том, что ему поверят. К нам двоим еще и Сабуров присоединился. Юлий остановился на пороге и посмотрел на нас.
– Спиной повернись, – скомандовал Александр Николаевич.
Венгр послушно встал к нам тылом. Сабуров подошел, глянул на его шею и кивнул нам. В принципе, все и так было видно. Родимое пятно, указанное в качестве особой приметы, торчало из-под воротника.
– Все сошлось, товарищ Майор, – сказал я. – Добро пожаловать.
История этого парня была, конечно, как сказка. Коммунистом он стал в начале тридцатых, когда учился в университете. И все шло гладко. Потом его забрали в армию, связь с организацией он потерял и думал только о том, чтобы сдаться в плен нашим. Но до передовой он так и не доехал, а потом его внезапно арестовали. Что-то там где-то всплыло, но не совсем точное, вот его и взяла под белы руки служба безопасности. День так допрашивали, с легким мордобоем, потом подвесили. Спасло его только то, что сведения о нем были слишком расплывчатые, а воевать, как всегда, некому. Ну и безопасность его пасла теперь почти в открытую. Так что он даже обрадовался, когда мы его в Локте прихватили.
– Ты чего не зашел? – спросил я Якова, который дожидался меня на улице, причем, судя по тому, как он приплясывал, довольно давно.
– Не хотел мешать, – сказал он. – Разговор есть.
– Ну давай.
– Мне кажется, что боец Кириченко на немцев работает.
– Почему?
– Ну, во-первых, он что-то записывает, причем так, чтобы этого никто не видел. И не надо шутить, что он стихи пишет и стесняется.
Я закинул в рот снега, пожевал. Да… дела.