Побег на войну
Шрифт:
Яков уснул быстро, лежит, посапывает. Видать, за прошлую ночь решил поквитаться. А я с ним местами поменялся, получается. Мне вот эти бу-бу-бу, долетающие из соседнего купе через стенку, все же мешают.
Отчаявшись добрать после непростой ночи, я пошел за кипятком к проводнику. Молоденькая девушка, кинув быстрый взгляд на мой нарукавный знак, расщедрилась морковным чайком.
– Извините, товарищ полковник, – проводница мило покраснела, – настоящего чая у меня нет.
– Пойдет и морковка, – махнул рукой я. – Из одуванчика еще хуже.
– Приходилось пробовать?
–
Я вспомнил о голодном 42-м. Если первый год войны были еще запасы, потом пошел ленд-лиз, то зима сорок второго – вспомнишь и вздрогнешь.
Проводница убежала по своим делам, а я встал у окна в коридоре и принялся напитываться морковными витаминами. Попутно прислушиваясь к яростному спору в тамбуре. Там, судя по всему, какие-то ученые собрались.
– …не тычь мне Отто Ганом. Ты вспомни еще Жолио-Кюри. Это ведь он обнаружил, что деление носит взрывной характер, и запатентовал урановую бомбу!
– …циклотроны и тяжелая вода – это тупиковый путь. Я уверен, что обогащать уран надо иным способом…
– Каким?
– По методу Лео Силарда!
– Это пустые фантазии! Расчеты показывают…
Когда я услышал про урановую бомбу, у меня что-то громко щелкнуло в голове, и я смело толкнул дверь тамбура. Там курили двое мужчин. Один чернявый, семитской внешности, с залысинами, в круглых очочках. Другой худощавый, с чеховской бородкой и усами. Пожилой такой. Почти старик.
– Товарищи, я тут случайно услышал ваш спор…
Оба мужчины были в штатском и испуганно уставились на мою гимнастерку. Потом, разглядев армейские знаки, успокоились, заулыбались.
– Тематика уранового излучения не является секретной… – «Чехов» пожал плечами.
– А я и не из органов. – Поезд качнуло на повороте, и я чуть не облился чаем. – Петр Соловьев. По военной специальности из саперов.
– Спасибо, нам не нужны консультации по вашей части, – улыбнулся еврей.
– Подожди, Яков! – «Чехов» прихватил товарища за рукав. – Соловьев, Соловьев… Что-то я слышал про вас. Не вы ли получили пару месяцев назад Героя?
– Я.
– Что же не носите награду? – спросил молодой.
– Возвращаюсь из… скажем, командировки.
– Вот и мы… тоже.
Мужчины представились. Чернявый оказался Яковом Борисовичем Зельдовичем. Его товарищ – целым академиком Виталием Хлопиным.
– Не могу сказать, что большой специалист в подрывном деле, но мне кажется, я в состоянии вам помочь с урановой бомбой.
– Смелое заявление… – Хлопин засмеялся. – Об эту проблему сломали мозг лучшие умы. Мы уже знаем, что деление урана носит взрывной характер, но…
– У вас проблема с обогащением, – покивал я, взглянул на Зельдовича. – И схемой подрыва. Правильно?
– Не совсем так. – Яков Борисович затушил папиросу в жестянке. – С обогащением Виталий Григорьевич еще в прошлом году разобрался, это уже не проблема. А вот достижение критического состояния – это нерешенная проблема физики. Но, простите, откуда у вас знания в области цепной реакции?
Из будущего. Прям так чуть и не ляпнул. Одного из моих сослуживцев привлекали к ядерному проекту. Николай Гречко… Так
– Да был у нас… студент один… все уши прожужжал своими мечтами о Радиевом институте. А я – такой человек, отказать не могу, слушаю все, хоть про китайскую грамоту. – Я посмотрел на Хлопина, мысленно поблагодарил, что урановая тема не является секретной, ученые пока не представляют масштаб разрушений при использовании ядерного оружия. – Я сам, понимаете, учиться очень хотел, да вот… пришлось воевать.
– Ну и что же вы думаете по поводу подрыва? – чуть насмешливо спросил Зельдович. Докурив, он прикрыл створку окна, из которой довольно-таки прилично тянуло.
– Да, как его инициировать? – Хлопин пожевал губами.
– Пушечная схема. Сделать два цилиндра из обогащенного урана, обложить взрывчаткой и, подорвав, «выстрелить» навстречу друг другу. Это уже я придумал. Все-таки взрывать я умею.
Ученые уставились на меня в удивлении. А я прямо как наяву представил Колю, который, подвыпив, утверждал, что любого едреного физика переспорить сможет. Кроме самых зубров, конечно. Столько он их дискуссий (это слово он произносил с явным презрением) наслушался, что с легкостью воспроизводил доказательства. Так что я имею перед своими попутчиками огромное преимущество: мне точно известно, как был получен конечный результат. На пальцах, конечно, без формул и прочего, но вот так, в курилке, мне равных нет. Сейчас, само собой.
– Как просто! Мне это не приходило в голову! – Зельдович достал из кармана пиджака записную книжку, карандаш. Начал что-то быстро черкать.
– Только, товарищи, – тут уже я напрягся, – давайте договоримся. Эти идеи… Они не мои… – Я кивнул академику. – Я сам не специалист, высказал только общие принципы. Так что, как говорится, пользуйтесь. На благо нашей страны.
– Где вашего приятеля найти можно?! – Зельдович перевернул страницу записной книжки. – Мы проверим эти идеи расчетами, и если все сойдется… Да с такой светлой головой! Ему же срочно надо в науку!
– Не знаю. Мы расстались под Киевом, в августе еще. – Я глянул на опустившего голову Хлопина. – О нашем разговоре прошу не распространяться. Я ведь нахожусь под подпиской. По своим вопросам, конечно. Лично Берия у меня ее брал.
Фамилия наркома произвела впечатление. Зельдович быстро убрал записную книжку, Хлопин так и вовсе заторопился в вагон. Даже не попрощался.
В Коломне нас разбудили. Я как раз проснулся оттого, что поезд начал тормозить, и услышал, что проводница кому-то сказала про остановку. Только подумал перевернуться на другой бок, снова что-то зашумело у нас. Странно, попутчики наши тоже до Москвы едут. Воришки какие залезли? Или заплутал кто спросонья?