Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти
Шрифт:
Гек яростно шуровал зубной щеткой во рту и пытался взять себя в руки: тронулся он разумом или нет, но поймать глюки такой силы, да еще и радоваться им – нет, это немыслимо. Надо срочно выбираться наверх и проверять где ни попадя – насколько он адекватен? Гек покосился – смирно сидят на тумбочке, смотрят в его сторону… Ой, бред!… А хорошо в таком мире жить, будучи ненормальным на всю голову – ни забот тебе, ни печалей, пой да пляши, да слюни на санитаров пускай…
Сегодня тренировка была не тренировка, а так, двадцатиминутная разминка
Засвистел электрический чайник, лоскуты пара, крепчая по мере нагревания, выпрямились в тугую полупрозрачную струю. Гек бросил маленькую щепотку чая в эмалированную четырехсотграммовую чашку, залил сверху крутым кипятком (это был его обычный завтрак), поколебался и на глазок натрусил сахарного песку – что-то сладкого захотелось.
– Так не будете хавать, типы?
– Благодарствуем, хозяин, сыты мы. Можно попеть, а?
– Пойте, – разрешил Гек, жмурясь от первого, самого радостного глотка. Чай он любил пить некрепким, но горячим, насколько рот терпел, а чтобы жидкость остывала не быстро, он даже вместо чайной ложечки мешалку сахарную вытесал из липовой чурочки.
Вакитока, с Пырем на плечах, перемахнула на гладко струганную, ничем не покрытую столешницу, ссадила его и опять заорала весьма немузыкально, нелепо подпрыгивая на когтистых лапках. А Пырь дудел, казалось, во все тростинки разом, только пальцы, как маленькие паучки, бегали вдоль крохотных дырочек.
Гек благодушно внимал, хотя музыка (вместе с пением Вакитоки) больше напоминала визг дикой свиньи, терзаемой крокодилом. Чай кончился. Гек поднялся сполоснуть чашку, поставил на место, в тумбочку, дном кверху, вновь уселся за стол.
– Стоп! Тока, хватит, когти сотрешь. Пырь, сыграй мне что-нибудь более… лиричное.
Вакитока остановилась на полскаку, встопорщила недовольно перья.
– Да-да, Пырь, играй! Тихое играть, да, хозяин?
– Спокойное что-нибудь. – Геку хотелось вновь услышать ту мелодию, которую он пытался вспомнить временами и которую назвал про себя «Волшебный замок», но спрашивать ее сам – вдруг не пожелал.
Пырь заиграл. Обжитый кусочек подземелья заполнила красивая, спокойная мелодия, которую было бы приятно слушать в любое незагруженное делами время, но не более того. Это была не та музыка, и Гека она не грела.
– Еще, хозяин? Ты недоволен, да? Плохо играет Пырь? Пырь! Хозяин н…
– Тока, помолчи. Всем я доволен. Вот только часы остановились… – Гек выковырнул и осмотрел пальчиковые батарейки – наверное, опять отсырело что-то где-то. А недавно ведь менял… Он вогнал их на место – нет, часы стояли…
– Тока, не знаешь, который час на дворе?
– А что такое час, хозяин? Какой он из себя? А? – Тока усиленно запыхтела окурком (Гек никак не мог поймать момент появления
– Ага, серость ты подвальная, часов, оказывается, не знаешь… Это такая штука – время мерять. Пырь тоже не знает?
– Это, ну, хозяин… Нет никакого размера у времени! И Пырь… Да, Пырь? И Пырь также знает: Время – оно без размера. Вот оно как!
– Неужели? Вакитока, ты мне не свисти своими философиями – кто ныл: «Долго искали, давно не ели…»? Долго, давно – это что, не время мерить слова придуманы?
– Как велишь, хозяин, как прикажешь! – Вакитока съежилась, Пырь разинул пасть и испуганно глядел на Гека, потихоньку перемещаясь к Вакитоке за спину.
– Что боитесь, я ведь не сержусь на вас. Просто разговариваем… Я… – Гек хотел продолжить, но Вакитока и Пырь принялись радостно скакать – Пырь делал это молча, но Тока каркала и подвывала за двоих.
– Хозяин! Хозяин, хозяин, не сердится на нас! И Пырь, и я – хорошие, хозяин любит нас! Ура!
– Цыц! Хорошие, кто спорит. Вакитока, хватит выплясывать, Пырь! Тока, объясни мне, как ты понимаешь слова «долго» и «давно» и что ими меряешь?… Еще чайку врезать, что ли?
– Врежь, хозяин, врежь. От чая ты добрый становишься.
– Не отвлекайся и не заставляй меня по сто раз повторять вопрос.
– Меряю, меряю! Есть хочется – аппетит меряю, соскучился по хозяину – скуку меряю, себя меряю. А время не меряю, хозяин. И даже Пырь его мерять не умеет. Не умеешь, Пырь, а?
– Да, тяжелый случай. Время – откуда и куда оно идет, никто не знает… так, кажется, в одной песне поется… Ну а я его вынужден измерять, тем не менее, не то бардак в делах будет…
– Хм, хм. Э-э-э, хозяин, это самое…
– Что?
– Куда оно идет, мы не знаем, а откуда – знаем мы с Пырем. Ох, знаем!
– Чего? Что откуда-идет-мы-знаем? Тока, что ты несешь? А, з-зараза, чуть не ошпарился… Время откуда идет – ты знаешь?
– И я, и Пырь. Вот оно как. Ух ты! – Вакитока мелко-мелко задрожала.
– Не бойся, я ведь рядом. Рассказывай, Тока, мне очень интересно. Откуда же оно, родимое, вышло, время-то?
– Оно, хозяин, не вышло. Оно – там сидит! – Вакитока махнула крылом-недомерком. – А только часть его просунулась и ползет!
– Куда ползет?
– Сквозь нас и ползет. А куда – не знаю, хозяин, не гневайся. И Пырь не знает!
Гека стал забавлять бредовый разговор, он прикончил вторую чашку чая, сполоснул, поставил на место.
– А как туда добраться – где оно сидит – знаешь?
– Да, хозяин… – Тока опять лишилась окурка и виновато понурилась. Пырь сел на пятки и загородил лицо ладошками. – Там очень плохо… Мы боимся, хозяин.
– Далеко ли идти? Добираться, в смысле? За городом, за границей, за пределами Земли? Где это место, где время живет?
– Оно не живет, хозяин. Оно находится там…
– Где – там?