Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти

О'Санчес

Мир вокруг здорово изменился за четыре года. На улицах повсеместно билась в неоновых судорогах реклама, в каждом закутке пооткрывались ларьки, магазины и магазинчики с павильончиками, молодежь стала одеваться очень ярко, ребята сплошь были патлатые, бабы то и дело ходили в брюках и в джинсах, многие из баб открыто курили к тому же! Стало гораздо чище в смысле дорожной грязи, но зато мелкого мусора на асфальте прибавилось стократ, а подошвы ботинок постоянно липли к тротуару из-за выплюнутой под ноги жвачки.

На новом адресе его встретили куда более холодно, чем на блатхате, но зато по-деловому. Здесь, в обшарпанной конторе, где на неопрятных столах грудами лежали пыльные бумаги, никто не предложил

ему потрахаться и выпить, мужичок с юркими глазками и скошенным подбородком даже стул ему не предложил, так что Гек расселся без приглашения и тотчас стал пристально глядеть ему в переносицу. Раз человек с рекомендациями ведет себя так уверенно, значит, имеет на это право… Мужичок явно не был знаком с тюремными порядками, он занервничал, стал названивать куда-то, прикрывая ладошкой номер, затем попросил подождать.

Через четверть часа к конторе подъехал мотор. Гек слышал, как захлопнулась дверца, и вскоре в комнату вошел рослый мужик лет двадцати семи или двадцати восьми. На него взгляды Гека не действовали никак: чтобы изменить выражение его лица, потребовался бы аргумент не легче булыжника или кирпича. Мужик замешкался на миг, видимо изумленный возрастом пришельца, но протянул ему руку для рукопожатия. Он представился как Энди, старший брат Пилота. Рассиживаться в конторе они не стали, а пошли к Энди в машину, где и провели разговор.

Картина получилась такая: Энди был активным членом бандитской группировки, действовавшей на территории морского порта и его окрестностей. Банда (организация, как ее называл Энди) крупная и работает в разных направлениях. Одно из направлений – охрана «стационарных девочек», то есть эксплуатация публичных домов. Геку предложили поработать «стремянным». Работа стремянного заключалась в наружном наблюдении за пространством возле публичного дома плюс передача мелких поручений туда-обратно.

Дежурства суточные, через двое на третьи. Оплата в две недели раз, прогулы, пьянки и болезни в расчет не принимаются: в лучшем случае выгонят к чертовой матери. Ставка – триста в месяц, жратва и жилье за свой счет. Проявишь себя – тебя не забудут и оценят. Проявишь себя хорошо, имеется в виду. Здесь не цацкаются с вахлаками и сексотами – гирю на шею и к водолазам.

Гек согласился. Если не надо сутенерить и ронять себя иным каким способом – почему бы и нет? Весной станет теплее, станет ясно, куда дальше двигаться. А сейчас – не к папаше же на поклон. Странновато, правда, что возле официального борделя круглосуточная служба наблюдения, однако будем посмотреть.

Гек благоразумно не стал распространяться о своей урочьей карьере – здесь иные понятия, совсем иные.

У Гека была точка наблюдения, каморка с окнами напротив, где он мог согреться, попить чайку, даже поспать три часа, с девяти до полудня, когда его подменяли внутренние службы Дома (так ему сказали). Не реже шести раз за смену он должен был обходить свой участок-квартал со всех сторон. Раз в полчаса звонить из каморки по трехзначному номеру, поскольку телефон был сугубо внутренним.

Еще на зоне Гек сполна узнал цену слову и поступку, а посему нес нудную службу исправно, исполнял свои обязанности максимально тщательно. Через полторы недели он со всей определенностью мог бы сказать кому-нибудь, если бы захотел, конечно, что публичный дом – не единственная и даже не главная сторона жизни трехэтажного блекло-желтого строения с внутренним двориком, огороженным от проезжей части фигурной металлической решеткой. То ли там фальшивомонетчики засели, то ли наркоторговцы, но дело было явно нечисто. Впрочем, публичный дом о двенадцати красавицах тоже действовал на полную катушку. В этом Гек имел возможность неоднократно убедиться, когда, выполняя поручения звонящего-разводящего, заходил в тот дом. До

полудня там всегда тихо-тихо, даже уютно. Там – это обширный холл-приемная на первом этаже, выше которого Гека не пускали и где его неизменно встречала пухленькая, бальзаковского возраста (сорок два года стукнуло недавно) бандерша Маргарита, она же Мамочка Марго. Огромный камин, трижды отраженный в настенных зеркалах, до вечера «отдыхает», длиннющий овальный стол пока еще покрыт белой льняной скатертью, в углу тикают, а когда надо – бьют пышные, в стиле рококо часы немецкого производства, в кресле вечно спит толстенькая беспородная кошка. Пахнет молотым кофе, а также пудрой и дешевыми духами, запах которых Гек, не знакомый с достижениями парижской парфюмерной действительности, находил восхитительным. Марго забирала у Гека записку, или пакет, или нечто, закатанное в трубочку, и отпускала его. Или наливала чашку кофе с молоком – чаевые Гек не брал. А вечером в доме дым коромыслом, хотя, конечно, здесь все чин-чинарем, очень элегантно, не как у дяди Заба на хавире. Солидные господа в костюмах-тройках и при галстуках, иногда офицеры какого-нибудь флота, отечественного или зарубежного, блистательные полуодетые дамы – шлюхи со второго и третьего этажей, звучит музыка, звенят бокалы – эх, здорово! Но и мордобой случается время от времени. Гек ни разу не видел этого собственными глазами, но как из дверей, разбитым рылом вперед, вылетают особо буйные посетители – это Гек успел понаблюдать дважды за первый месяц.

Так, наверное, и продолжалось бы до весны безмятежное спокойствие стремянной жизни, если бы не происшествие, которое выпало на его смену.

Однажды, во время первого обхода территории, Гек обнаружил фургон с затемненными стеклами и антенной на крыше, а рядом «форд» с четырьмя мужчинами в штатском. Гек слишком много лет имел дело с полицейскими, чтобы перепутать их с кем-либо еще. Дверца фургона распахнулась на миг, и Гек увидел там еще несколько фигур, да еще со стволами, типа пистолет-пулеметов. Не нужно было быть Сократом, чтобы догадаться, на какой объект нацелена предстоящая операция. Сидящий за рулем «форда» стал говорить в кулак (рация, понял Гек), потом закурил.

Видимо, ждать оставалось еще несколько минут. Гек спокойно свернул за угол и так же спокойно вошел в дверь публичного дома.

В холле на этот раз Мамочки Марго не было. Но зато возле стола сидел широкоплечий конопатый мужик лет тридцати пяти. Угол белой скатерти был отогнут, а мужик ловко и как-то очень быстро настукивал кончиками пальцев по столешнице. При этом он раздувал щеки и пубубукал вполголоса мотив, одному ему понятный. Мужик бросил взгляд на Гека и четко вымолвил:

– Пшел вон!

Гек не обратил внимания на грубость и сказал:

– Я к Марго, а не к тебе.

Мужик вдруг взял яблоко из вазы перед собой и бросил его Геку. Но бросок получился таким резким и быстрым, что Гек едва успел поймать яблоко в ладонь, иначе оно разбило бы ему лицо. Гек решил до конца не обращать внимания на странные приходы рыжего. Он поблагодарил кивком, откусил от яблока, успел заметить, как дернулась рыжая бровь, и решился поторопиться высказать свои опасения этому типу, поскольку неоднократно видел его в этом доме и не без основания считал его за местного:

– Сейчас будет большой шух… облава или что-то вроде того. Через минуту-две. Мне звонить некогда было.

Рыжий мягко выскользнул из-за стола, вдруг подпрыгнул вверх и врезал кулаком в потолок. До потолка было метра три с лишком. После этого он быстро переместился к двери и запер ее на внушительные засовы. Сверху примчались двое парней с накачанными шеями и заплывшими жиром глазками.

– Ты чего, Патрик? – прохрипел первый.

– Чего? – почти в унисон добавил второй.

– Чаво, чаво! Тревога!