Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти
Шрифт:
Больше смертей и не понадобилось: фотографии в газетах, страшные слухи среди районного дна, подкрепленные щедрым мордобоем деморализованных аборигенов в злачных местах, – все это сделало свое дело, поползновения прекратились. Дядя Джеймс не обольщался легким успехом и решил подождать с полгодика, прежде чем продолжить экспансию. Детективы легко получили своего преступника, мелкого букмекера с запущенным раком желудка: тому надо было хоть как-то обеспечить будущую вдову с тремя детьми, а Герман по поручению Дяди Джеймса загрузил семью того сотней тысяч сразу и еще двумя после суда. В пересчете на доллары (а Дядя
Кто-то из недовольных, не решаясь отныне выступать в открытую, решил сделать мелкую пакость и настучал в городскую префектуру с надуманным доносом. (Расчет был на авось.) Оттуда спустили оперативный циркуляр с приказом немедленно проверить. Приказ поступил утром, в участке контролировался ревизором, так что старший инспектор не смог предупредить своего финансового побратима Дядю Джеймса о готовящейся облаве. Штраф за запертые двери накладывал с тайным удовольствием, как бы оправдываясь частично перед своей совестью.
В тот день, кстати, Дядя Джеймс и его люди сортировали «розницу» – деньги, собранные с мелких распространителей наркоты. Там были талеры, доллары, иногда аргентинские песо, реже английские фунты, и все это – мелкими купюрами. Лягавые надорвались бы приделывать серьезную статью по такому поводу, но деньги, до объяснения источников происхождения их владельцем (и владельца еще назначать!), конфискуют, в смысле арестуют, что почти одно и то же. А двести тысяч в пересчете на доллары на дороге не валяются! Так что когда прозвучал сигнал тревоги, на втором этаже, в «спортзале», поднялась суета: разложенные на десятки кучек деньги без счета опять запихивали в чемодан, а они, растребушенные из пачек, туда не лезли, а за ребятами глаз да глаз, чтобы по карманам не разбежалось…
– Смотри на дорогу, морда! – гаркнул Дядя Джеймс своему водиле, по прозвищу Мазила. – Не дрова везешь!
На улице мела поземка, давно уже стемнело – восьмой час. Дядя Джеймс возвращался в контору, где его ждала бумажная работа минимум на два часа, телефонные звонки и встреча с Франком, корсиканцем-наркоторговцем, его закадычным дружком-партнером. Дядя Джеймс выбился в тот день из рабочего графика, а все из-за нелепой облавы, и устал больше обычного. Он знавал ребят, которые, сколотив приличную команду и получив статус Дяди, начинали брезговать черновой работой, прицепляли бабочку, заводили смокинг, разъезжали с телками по ночным клубам… Где они теперь? Вопрос риторический – либо парашу нюхают, либо прорастают из-под могильных плит в виде незабудок.
Дядя Джеймс хорошо знал все детали в своем огромном механизме, некоторыми именуемом «бандой», и тщательно следил, чтобы все колесики и винтики действовали как положено. Он инспектировал
Мазила очумел уже за сегодняшний день: ни за что днем схлопотал по хоботу, да и теперь рычит, идиот: под снегом-то не видно – колдобина там или что… Патрик сидит еще – черт его мысли знает! Решит, что Дудя отмашку дал на «воспитание», – опять в зале мучить будет. Хоть бы убил его кто, черта рыжего! А их целый день по гололеду не жрамши возить – это как? Хоть бы кто слово доброе сказал – ждать устанешь!
– Ты чего там сопишь? Недовольный чем?
– С чего довольным-то быть? За весь день маковой росинки во рту не было.
– Правильно. Ты за сегодня и на хлеб не наработал. А сейчас вот побил бы мотор – за свой счет бы и восстанавливал. Ну-ка, тормозни поближе к тротуару. Слышь, Мазила, а где ты был вчера с часу до трех?
У Мазилы душа ухнула глубоко вниз, к промежности поближе: он задвинул на паях с Боцманом шестьдесят два грамма левого героина и вчера ездил снимать деньги со сделки. Мазиле отламывалась с этого доля. Предполагалось, что Дудя об этом не знает. Но он назвал его не Питом, а Мазилой: это серьезно, дальше некуда…
– Да там Боцману кое-что помог сделать, с деньгами связано.
– А что именно?
– Хрен его знает. Это Боцман в курсе и вы, а мое дело маленькое: деньги взять да передать.
– Врать ты здоров. Что сказал почти правду сейчас – молодец, через то и жив остался. А что юлил да хитрил, да отначивал – плохо. Патрик, всю неделю потренируешь его особо, чтобы уши вспотели! Еще повторишь такой финт, вместо назначения и маковой росинки запихну тебе в пасть что-нибудь иное. Посмертно. – Дядя Джеймс засмеялся, но коротко и без задора, видно было, что притомился.
Мазила не чуял рук и ног, вытаращил глаза на дорогу и жал на газ – торопился. Он знал, что ему крепко повезло: раз Дядя Джеймс «вскрыл» его, значит – не будет убивать, а это самое ценное. Хорошо, что деньги были уже у Боцмана, паскуды! Патрика он перетерпит, а Боцману-иуде запомнит. Есть расхотелось…
Франк еще не подъехал. Дядя Джеймс управился со звонками, против ожидания раскидал за пять минут бумаги, немногочисленные сегодня, и предложил Патрику попить с ним чаю. Патрик понял, что сейчас пойдет разговор, и кивнул.
– Не знаю, что с этим парнишкой делать…
– С сегодняшним? А что тебе с ним делать? Почему ты о нем речь ведешь?
– Новые люди нам нужны. Толковых ребят всегда нехватка, а этот – толковый.
– Сидел зато. Он же замазан, на учете состоит. И сопляк к тому же.
– Я тоже сидел и тоже на учете. Одним словом – берем его к нам. Я решил.
Патрик подумал, что разговор закончен, кивнул и повернулся было к телевизору.
– …А отвечать за него будешь ты!
– Как это – я?