Побег при отягчающих обстоятельствах
Шрифт:
«Господи! Помоги еще немного! Пожалуйста!» – попросила она.
Выглядывать в коридор со Степкой на руках было очень неудобно, но за дверью ничего не изменилось: в коридоре никого не было, только слышались тихие голоса от медсестринского поста.
Осторожно спускаясь по черной лестнице, она вспомнила, как мама ворчала в пятницу, когда Вика обувалась, собираясь утром в лабораторию.
– Заморозки уже, что ты такую холодную обувь надеваешь.
– Они очень удобные, и не так уж и холодно пока, – ответила Вика.
«И бесшумные, – добавила мысленно она, осторожно
Но обдумывать мистику жизни и философские материи ей было некогда.
Теперь главное – проникнуть в бельевое хранилище!
Конечно, оно было закрыто, спасибо, что не опечатано! Впрочем, никакие печати сегодня для нее не имели значения.
Она смотрела на обычный английский замок и думала, как его открыть.
«Может, выбить на фиг? Ну как я его открою, я же не домушница? – И усмехнулась: – Ну да, не домушница, а ящик вскрыла влегкую!»
Вообще-то выбить было вполне подходящей идеей – продуктивно и пар выпустила бы по ходу, но, увы, шум поднимать не стоит, так что…
Она осмотрелась, длинный темный коридор был еле освещен двумя тусклыми лампочками: одной над входной дверью и второй над лифтом, метрах в десяти от нее валялся деревянный ящик. Вика подошла к ящику и, толкая его ногой, подогнала к двери бельевой, поставив на ящик левую ногу, усадила на нее Степку, прижав к себе одной рукой, достала из кармана связку с ключами. Ключей, подходящих к английским замкам, было два – один от старого замка, который она так и не выбросила, второй от ныне действующего.
– Попробуем самый простой путь, прежде чем принимать радикальные меры! – подбодрила она себя.
Один ключ даже не вошел в скважину, второй вошел, но не поворачивался. Она пробовала еще и еще раз, пытаясь как-то расшевелить замок.
Черт! Ничего не получалось.
Понимая, что придется сажать Степку на грязный ящик и долбить дверь ногой, Вика в последней, безнадежной попытке перебрала ключи на брелоке и, наткнувшись на небольшой, простецкий ключик от почтового ящика, ничего не ожидая, скорее от безнадеги, сунула его в замочную скважину. Ключик вошел и даже поворачивался в замке, не то от своей хилости, не то от глупости. Она проворачивала, проворачивала его и вдруг услышала щелчок, еще один щелчок, и дверь открылась.
– Бардак какой-то, а не больница! В коридорах никого нет, все замки открываются черт-те чем! – вместо того чтобы обрадоваться, ворчала Вика.
Убрав ключи в карман и перехватив Степку обеими руками, она пнула ни в чем не повинный ящик, улетевший от такого удара на пару метров, вошла в комнату и захлопнула дверь.
Здесь была вообще кромешная тьма, но свет зажигать было нельзя.
Упершись рюкзачком в дверь, она закрыла глаза и попыталась вспомнить, как они сюда входили с санитарками и в каком направлении ей надо двигаться.
Пребольно стукнувшись
– Так, маленький, сейчас кое-что посложнее будет, – сказала она спящему сыну.
Уложив его на стол, она забралась на транспортер, открыла задвижку и распахнула железные створки окна. Спрыгнув вниз, переложила Степана со стола на ленту к самому окну, сняла рюкзачок, кинула его на улицу, снова забралась на транспортер, перелезла через сына и вытащила его наружу. Немного повозившись, ей удалось прикрыть створки окна. Это надо было сделать обязательно, чтобы никому не бросилось в глаза распахнутое окно. В криминалистике это, кажется, называется: заметать следы.
– И в кого ты такой соня? – улыбнулась она. – Ничего тебя не разбудит, даже побег через бельевое окно.
Надев рюкзак и взяв Степку на руки, она двинулась к забору. Выйти через ворота, естественно, нельзя, они охраняются, но, как обычно, для большинства больниц, в заборе имелась рукотворная дыра, через которую посетители сокращали путь от автобусной остановки к корпусам. Вика провожала маму именно к этой дыре, которой и воспользовалась сейчас без всяких осложнений.
– Полвторого. Хорошо, – посмотрев на часы, порадовалась она.
Этот район Москвы Вика знала очень хорошо: на соседней улице жила ее подруга Ольга, с которой они в детстве облазили вдоль и поперек как эту местность, так и тот район, где жила с родителями Вика. Пройдя через переулок, она вышла на соседнюю улицу и почти сразу поймала такси.
«Теперь все будет хорошо! – уговаривала себя Вика. – Раз я смогла выбраться и такси поймать, значит, все будет хорошо!»
Таксист, к счастью, оказался неразговорчивым и, спросив, куда ехать, так и молчал всю дорогу, за что Вика была ему очень благодарна.
Она вдруг осознала, что дрожит мелкой противной дрожью, начинающейся откуда-то изнутри и распространившейся по всему телу. За все свои тридцать лет ей не приходилось испытывать ничего подобного. Она подняла руку, растопырила пальцы, с удивлением рассматривая дрожащую ладонь, перевела взгляд на спящего у нее на руках сына, которому передавалась ее дрожь, такой сильной она была.
«Да что же это такое?!»
Она несколько раз сжала и разжала кулаки, стараясь справиться с дрожью.
«Это просто страх! Страх в чистом виде, вернее, запоздалая реакция на него, „отходняк“, как сказала бы Ольга! Нет, нет, нельзя мне так бояться! Не сейчас! Давай, Шалая, соберись! Думай, что дальше делать! Очень хорошо думай!»
Вика позвонила в дверь и стала нашаривать ключи в кармане. Мама не Степка, и спит она весьма чутко. Чтобы не напугать ее ночным «вламыванием», когда будет открывать дверь, она и позвонила.
Она еще ковырялась в кармане, доставая ключи, когда замок щелкнул и дверь распахнулась.
– Олег Николаевич! – обрадовалась Вика и переступила порог. – Вы же на выставке в Швейцарии.
– Был, – ответил он, забирая у нее из рук Степку. – Но когда Вера рассказала, что у вас здесь происходит, бросил все и прилетел.