Побег
Шрифт:
— Ты весьма проницательна.
— Опровергни это, — прошипела она, и он рассмеялся.
Смех, похоже, что-то решил, потому что направление его прикосновений стало более легким, более целенаправленным. Жесткое давление его бедер смущало Вэл, но не так сильно, как его молчаливое наблюдение за тем, как он воздействует на ее тело.
— У тебя учащенный пульс. — Гэвин провел рукой вверх и накрыл одну из ее ноющих грудей. Вэл застонала, когда он начал легонько поглаживать сосок. Его дыхание было медленным, как и прикосновения руки. Между ног стало влажно,
— Нет, — отозвалась она, не зная, на что именно ответила: на его прикосновение, на его слова или на свои собственные сомнения. «Ты боишься?» — спросил он, но она боялась так долго, что это звучало почти так же, как если бы он спросил, помнит ли она, как дышать. Боялась и нет; она словно находилась в ящике Шредингера, существуя в двух состояниях.
— Нет, — повторил он. — И все же, ты так не хочешь смотреть мне в глаза.
Снова наступило молчание, тягучее, как сироп.
В таком молчании люди могут утонуть.
— Тебе ведь больно уступать мне, Валериэн? — Он снова поцеловал ее шею, нежно покусывая. Она застонала. — Вот почему я люблю, когда ты наконец делаешь это. Подчинение так естественно для тебя. Ты пытаешься изобразить это как неповиновение, но я вижу, что это на самом деле. Желание покориться.
Темнота затуманила ее рот. А может, это просто смертельный эффект присутствия Гэвина на ее мораль. Вэл прижалась к нему спиной, под флисом было так тепло. Он мог облечь свою жестокость в лайковые перчатки, и она растаяла бы от этого прикосновения. Она и сейчас таяла. Ласки опасности могли казаться приятно соблазнительными, вплоть до того момента, когда они обхватывали ее горло и сжимали.
— Так скажи мне. — Зубы задели мочку уха. — Почему у тебя колотится сердце?
— Пожалуйста, — сказала Вэл. — Я так устала.
«Я устала бежать.
Я устала бороться».
— Ты знаешь, чем это закончится.
Вэл знала. Он обозначил варианты четко; ей предстояло самой выковать клетку, в которой она теперь окажется запертой. Ты не можешь сохранить все фигуры, сказал он ей однажды.
Она не могла спасти даже себя.
Она часто размышляла, будут ли родители по-прежнему любить ее, если узнают о темной стороне ее сердца. Как бы мама ни осуждала Гэвина за любовь, каждое резкое слово отсекало кусочки души Вэл, потому что ей казалось, что мама осуждает и ее.
Потому что, хотя Гэвин безусловно опасен, она чувствовала, что может быть в безопасности, находясь в его объятиях. Это было то, что он предлагал: иллюзия. Соблазнительная, но все же иллюзия. И он оставался единственным, кто знал ее такой, какая она есть на самом деле, и все равно ее желал.
«Я люблю его», — подумала она, и слезы хлынули из ее глаз. Эти слова были шипами, зарытыми так глубоко в ее сердце, что раны, которые они оставили, превратились в гнойные язвы, покрытые слоями желчной гнили. Каждый удар ее сердца приносил болезненную пульсацию правды, которую долгие
Он все еще прикасался к ней, гладил, разжигая ее тело. Вэл повернулась к нему, одеяло соскользнуло с ее плеч на колени, и его глаза опустились, чтобы проследить за этим движением, а затем Гэвин снова посмотрел ей в лицо. Огонь в этом взгляде заставил ее тяжело сглотнуть.
— Так, так, — тихо сказал он, и слова словно колючки впились в нее. — В чем дело, Вэл?
— Я-я хочу тебя, — проговорила она, отводя взгляд.
— Посмотри на меня.
Требование прозвучало сурово, и, когда она посмотрела на него, его глаза смотрели так же. Гэвин поднялся на колени, с плавностью пантеры скрытой в тени.
— Скажи это еще раз.
— Я хочу тебя, — прошептала она.
Она не поняла, кто первый начал, она или он, но в следующее мгновение его рот оказался над ее ртом, и Вэл почувствовала, как он упирается ей в живот, твердый под джинсами. Гэвин перевернулся, частично зажав ее под собой, запах земли поднялся, когда они потревожили верхний слой почвы, и он поцеловал ее с такой разрушительной силой, которая топит целые корабли.
Вэл ухватилась за его широкие плечи, чувствуя, что тонет.
Чувствовала, что хочет утонуть.
— М-м-м… — Его рот пламенел на ее коже. — Такая нетерпеливая.
Она позволила своим ногтям впиться в безупречный участок бледной кожи, и он убрал ее руки с плеч, прижав их к бокам. Его тело было длинным и худым, широкая грудь покрыта легким пушком. В ее душе что-то перевернулось, когда он посмотрел на нее с диким голодом, его лицо в угасающем свете исказилось. Он надавил на ее запястья.
— Не двигайся.
Не в силах говорить, Вэл покачала головой.
Откинувшись назад, он стянул с себя джинсы. Его член выскользнул на свободу, испещренный голубыми венами. Головка окрасилась в насыщенный розовый цвет и блестела на кончике. Она почувствовала, как он коснулся ее живота, когда Гэвин толкнул ее назад, переползая через нее и накрывая их одеялом, как саваном. Ее сердце пульсировало, как открытая рана.
Тело Вэл, казалось, было утыкано булавками и иголками, всплески разрядов, похожие на статическое электричество, возникали там, где его кожа прижималась и скользила по ее коже. Его член терся о ее щель. Она неуклюже раздвинула ноги, забыв о его приказе. Он тихонько зарычал на нее.
— Не двигайся.
Гэвин прижимался к ее отверстию, ее кожа только начинала растягиваться для него. Но он приостановился, еще не ворвавшись в нее.
— На этот раз, — сказал он с заминкой в голосе, когда его дыхание наконец изменилось, — ты не сбежишь, Вэл.
— Я знаю. — Вэл отвела глаза. — Я сделаю все, что ты скажешь.
Она застонала, когда он частично вошел в нее. Его руки лежали по обе стороны от ее плеч, лицо находилось над ее лицом. Задыхаясь, Вэл выгнулась дугой в бессознательной попытке принять его глубже, и Гэвин с необычайной нежностью толкнул ее обратно вниз, проскользнув еще немного глубже.