Побег
Шрифт:
Гэвин отнес ее в ванную и оставил там, не сказав ни слова, а Вэл сбросила одежду, как змея сбрасывает кожу, и заползла в старинный душ. Она включила воду настолько горячую, насколько могла выдержать, пока вода и ее слезы не стали неразличимы, а красная вода, стекающая с ее кожи, не стала прозрачной.
Когда Гэвин снова вошел в ванную, он был голый, измазанный кровью и грязью, как и она сама раньше. Он проскользнул в кабинку позади нее и смыл с себя все самое плохое, используя мыло — мыло, которое пахло им, а теперь и ею — прежде
— Привет, мой маленький зефирантес.
— Я…
— Помолчи. — Он прижал ее к стене, и вода из лейки хлынула ей в рот, когда он вошел в нее сзади. «Как животное», — подумала Вэл, вздрогнув. С тихим звуком, противоречащим его словам и действиям, он закрыл ей рот рукой, увлекая под горячую струю, и шепотом попросил не кричать.
Она думала, что это все, но тут он грубо развернул ее и встал на колени между ее ног, раздвинув ее бедра так широко, что Вэл чуть не упала. Гэвин посмотрел на нее, вода блестела на его мокрых ресницах и стекала по мускулистой спине, а затем он пригнул голову и впился в нее, пока не осталось ничего, кроме темноты.
Вэл не поняла, что потеряла сознание, но, когда она открыла глаза, воздух был прохладным, а она лежала на его простынях, как жертвенный агнец.
Она вцепилась в переднюю часть халата, который не помнила, как надела.
«Я все еще чувствую запах крови», — подумала она.
Гэвин лежал, вытянувшись рядом с ней. Возле него лежала книга, но он не читал ее.
— Знаешь, — сказал он, как будто они разговаривали, — ацтеки приносили кровь в жертву своему богу солнца. Они рассматривали жизнь и смерть как две стороны одной медали: та же сущность, которая принесла им жизнь, могла быть жестокой и быстро карать, когда они не почитали ее в избранном ей воплощении.
Вэл моргнул, сначала услышав только слова «кровь» и «кара».
Медленно, механически, она повернулась, чтобы посмотреть на него.
— Ты считаешь себя богом?
Он рассмеялся, его грудь беззвучно вздымалась.
— Нет. — Он откинул ее влажные волосы с лица. — Я просто хотел сказать, что жизнь может быть жестокой, и дневной свет не всегда безопасная гавань от ужасов, которые мы относим к ночи; жестокость и ужас неизбежны, и естественны, и даже прекрасны, в своей собственной манере.
«Ты собираешься причинить мне боль, Гэвин?»
— Я обещаю тебе. — Он потрепал прядь ее волос. — Ты никогда ни в чем не будешь нуждаться, пока у меня есть твой страх и преданность. По какой-то причине я не склонен причинять тебе вред. Возможно, это новизна быть любимым.
Он обнял ее за талию, когда она отвернулась.
— Я всегда любил с тобой играть.
***
Вэл разорвала договор аренды с Мередит и Джеки.
Она хорошо знала их расписание и планировала прийти за своими вещами в то время, когда их обеих не должно быть дома. Но Мередит, у которой имелась способность появляться
— Кто? — начала Мередит голосом, в котором звучала злобная паника, а затем на секунду замолчала. — Банни?
«Банни, — подумала Вэл, которая так давно перестала быть Банни, что поначалу не смогла уловить связь. — Это я. Я — Банни».
— Где тебя черти носили? — спросила она наконец. — И что случилось с твоими волосами?
Вэл дотронулась до своих волос, защищаясь. Волосы вернулись к своему естественному рыжему цвету и были уложены на голове, где они безумно завивались. Она скрепила их ободком.
— Боже мой, — сказал парикмахер. — Вы похожи на молодую Мию Фэрроу. Зачем вы вообще красили такие красивые волосы?
Вэл сказала Мередит то же самое, что и стилисту.
— Я захотела перемен, — устало повторила она.
Мередит все еще недоверчиво смотрела на нее. Банни была темной молью, одетая в одежду неприметных цветов с клеймом, которое говорило: не смотри на меня и держись подальше. На Вэл были узкие джинсы и свитер мышьяково-зеленого цвета, обнажавший ключицы. «Бабочка, — думала Вэл, — привыкшая к вкусу цианида».
— Банни, — проговорила Мередит. — Ты так изменилась.
«Я знаю».
Вэл вошла в свою комнату, не сомневаясь, что Мередит следит за ней. Если не считать затхлого запаха, все было точно так же, как она оставила — келья.
Она построила для себя тюрьму, поняла она сейчас, глядя на комнату. Прут за прутом.
Вэл открыла дверцу шкафа и достала коробку. Книги могут остаться, решила она, укладывая их в коробку. Кто-нибудь может их взять. А вот дневники…
Дневники придется сжечь.
Мередит смотрела, как она укладывает в сумку дневники, ноутбук и шнур для зарядки. Большая часть одежды отправилась в коробку. Она сохранила лишь несколько вещей, которые мать покупала для нее, когда они вместе ходили по магазинам.
В горле Вэл образовался комок, и она тяжело сглотнула.
— Что происходит? — настаивала Мередит. — У тебя неприятности?
Вэл улыбнулась совершенно спокойной улыбкой. Она избавилась от кольца на губе, что смягчило ее лицо и сделало более похожей на обезоруживающе невинную девушку, которой она была раньше. Гэвин не единственным, кто мог практиковаться во лжи перед зеркалом.
— Я в порядке, — легко сказала она, ставя коробку на пол. Когда будет уходить, она поставит ее на тротуар. Коробка исчезнет через несколько часов. Выброшенное, выкинутое или забытое — это не имело значения, город потреблял свое. — Я нашла другое место. Без обид, — быстро добавила она с улыбкой, которая не совсем соответствовала ее глазам.
— С этим… мужчиной? — Лицо Мередит потемнело. — С тем, который бьет тебя?
— Он не бьет меня, — холодно ответила Вэл. — Я не дура, Мередит.