Побеждённые (Часть 1)
Шрифт:
– Да не торопите же! Дайте хоть подумать, - пролепетала сконфуженная Ася.
– Мой идеал... Это такой... человек, который очень благороден и смел, а кроме того обладает возвышенным тонким умом. Он должен глубоко любить свою Родину, как папа, за Россию отдал жизнь.
– Ксения Всеволодовна, - сказал Олег, улыбаясь и не спуская с Аси ласкового взгляда, - как же так: "отдал жизнь?" Выйти замуж за покойника только в балладах Жуковского возможно.
– Ах, да! В самом деле! Я, кажется, сказала глупость... Ну, если не погиб, то во всяком случае много
– Она замерла на полуслове. Ей пришло в голову, что слова ее могут быть отнесены прямо к Олегу, и, опустив голову, она не смела на него взглянуть.
– Тяжелый случай!
– безнадежно сказал обескураженный Шура.
– Ваши дела плохи!
– сказала ему Леля.
Асе хотелось поскорее уйти от этой темы, и она спросила:
– О какой балладе упоминали вы, Олег Андреевич?
– О балладе "Людмила". Девушка роптала на Провидение за то, что жених ее пал в бою. И вот в одну ночь он прискакал за ней на коне. Был ли это он сам или дьявол в его образе - история умалчивает, но он посадил ее на своего коня и умчал на кладбище.
Олег не продолжал далее, но неутомимый Валентин Платонович закончил за него:
– И могила стала их любовным ложем.
– Monsieur, monsieur!
– предостерегающе окликнула француженка, хлопотавшая около стола.
– Milles pardons!* - воскликнул Валентин Платонович, - но это сказал не я, а Жуковский!
* "Тысяча извинений!" (франц.)
Шура, между тем, не мог успокоиться по вопросу о "герое".
– Ксения Всеволодовна, вы несправедливы!
– воскликнул он, - я по возрасту моему не мог участвовать в этой войне и проявить героический дух. А теперь господа пажи попадают в выгодное положение по сравнению со мной потому только, что старше меня.
Олегу стало жаль юношу.
– Успокойтесь, Александр Александрович, еще никто никогда не жалел, что он молод. У вас еще все впереди, а наша молодость уже на закате, сказал он.
– Аминь!
– замогильным голосом откликнулся Фроловский.
– Будем, однако, продолжать. Спрашивайте теперь вы, Елена Львовна.
– Какое сейчас твое самое большое желание?
– спросила Леля Асю.
– Вернуть дядю Сережу, - это было сказано без запинки, и лицо стало серьезным.
Очередь была за Олегом.
– Я буду скромней моих предшественников. Что вы больше всего любите, Ксения Всеволодовна, не "кого", а "что"?
– Что? О, многое!
– она мечтательно приподняла головку, но Фроловский не дал ей начать.
– Учтите, что собаки, овцы и птицы относятся к числу предметов одушевленных - не вздумайте перечислить все породы своих любимцев.
– Какой вы насмешник! Я грамматику немного знаю, - на минуту она призадумалась.
– Люблю лес, глухой, дремучий, с папоротниками, с земляникой, с валежником, фуги Баха, ландыш, осенний закат и еще купол храма, где солнечные лучи и кадильный дым. Ах, да, еще белые гиацинты, вообще все цвети и меренги...
– Ну, вот мы и добрались до сути дела!
– тотчас подхватил Фроловский.
–
– Трюфеля я последний раз ела, когда мне было только семь лет, и не помню их вкуса, - было печальным ответом.
– За мной коробка, как только появятся в продаже!
– воскликнул Шура, срываясь со своего места, и даже задохнулся от поспешности.
Все засмеялись.
– Коробка за вами. Решено и подписано, а теперь переходим к следующему пункту, - провозгласил, словно герольд, Фроловский.
– Ну-с, кого из числа играющих, Ксения Всеволодовна, любите больше всех?
– Что ж тут спрашивать? Ясно само собой, что Лелю. Ведь мы вместе выросли.
– А кого меньше всех?
Наступила пауза.
– Я облегчу ваше положение, Ксения Всеволодовна!
– сказал Олег.
– Меня вы любите меньше всех, так как вы только теперь узнали меня, а все остальные здесь ваши старые друзья.
Он сказал это, желая подчеркнуть, что не принял на свой счет ее высказываний по поводу идеального мужчины, и дать ей возможность выйти перед всеми из неловкого положения, но она в своей наивной правдивости не приняла его помощи.- Вот и нет, не все вовсе, - ответила она с оттенком досады.
– Меня, наверно, - уныло сказал Шура.
– И не вас!
– сказала она тем же тоном.
– Так кого же?
– Вас, - и взгляд ее, вдруг потемневший, обратился на Валентина Платоновича.
– За что такая немилость, Ксения Всеволодовна?
– воскликнул тот.
Все засмеялись.
– Мораль сей басни такова, не задавать нескромных вопросов, - сказал Олег.
Исповедь Аси, наконец кончилась.Наступила очередь Лели
– Враг у меня один - товарищ Васильев, - объявила она.
– О, это становится интересно! Друзья мои, слушайте внимательно, воскликнул тот же Фроловский.
– Кто он, сей товарищ?
– Инструктор по распределению рабочей силы на бирже труда. Он восседает в большой зале на бархатном кресле в высоких сапогах, в галифе и свитере, а поверх свитера - пиджак, на лбу хохол, на затылке кепка. Посетителю он сесть не предлагает. Я стою, а он говорит, что я дочь врага. "Ежели вы этого понять не желаете, моя ли то вина? Я охотно верю, гражданочка, что работа вам нужна, но заботиться о семьях белогвардейского охвостья нет возможности. Возьмите это в толк и не мотайтесь сюда зря, гражданочка" - Леля остановилась.
– Передано с художественной правдивостью. Браво, Елена Львовна! сказал Олег.
– Некоторые выражения вы, по-видимому, заучили наизусть.
– Почти все. Я столько раз все это слышала, - сказала она со вздохом.
– Страничка из истории!
– подхватил Валентин Платонович.
– Валенки и платок тут не помогут - родинка на вашей щечке, Елена Львовна, слишком напоминает мушку маркизы; не хватает только седого парика.
Ася держала на коленях щенка, которого все время тискала и ласкала: