Побеждённые
Шрифт:
— Н'el`enе, H'el`ene, pas devant les gens! [92] — воскликнула Наталья Павловна, выразительно сжимая ей руку.
На пороге двери, которая оставалась открытой, показалась Ёлочка.
— Что случилось? Не повестка ли? Кто это вышел от вас? Гепеушник?
— Да, да! Гепеушник! Гоните его, гоните! — кричала Леля.
Елочка в изумлении озиралась.
— Никакая не повестка, дались вам эти повестки! Поскандалила малость с молодым человеком; и у благородных,
92
Елена, Елена, не в присутствии же посторонних! (франц.)
— Пойдемте в комнаты, — сказала Ася.
— Пожалуйста, не думайте, что я опять буду плакать, как плакала тогда. Не надо мне валерьянки. Я теперь уже не плачу! Вот спросите маму, совсем не плачу! — говорила Леля, отстраняя воду.
— Мне жаль, что ни одна из вас обеих не нашла правильного тона с этим человеком, — сказала, опускаясь в кресло, Наталья Павловна. — Мы, очевидно, что-то упустили в вашем воспитании! — и характерное для последних дней выражение глубокой озабоченной скорби легло на ее мраморные черты.
Елочка, не посвященная в тайны этого разговора, почувствовала необходимость направить его в другое русло.
— Наталья Павловна, я принесла вам деньги, — сказала она, — я отнесла в комиссионный магазин те вазы, о которых мы с вами говорили. И, представьте себе, их тут же, при мне, купили! Ими очень заинтересовался элегантный иностранец, который оказался английским послом. Вот девятьсот рублей и квитанция.
— Благодарю вас, благодарю! — сказала Наталья Павловна. — Английский посол? Очень грустно, очень!
— Почему же грустно? — переспросила удивленная Елочка.
— Эти вазы — уникум; они были нашим русским богатством! Если бы их купил русский музей, я бы не сокрушалась! Но наши драгоценности выкачиваются за границу, и мне больно за мою Родину и за то, что я невольно содействую этому.
— Бабушка, ну зачем думать о таких вещах! — воскликнула Ася. — Не все ли равно? Помнишь наши луврские вазы? Их тоже, может быть, обливала слезами французская маркиза, а ты ведь любовалась же ими?
Но Наталья Павловна не удостоила Асю ответом и повернулась к Елочке.
— Вот, вы видите — ни у нее, ни у Лели нет вовсе ни патриотических, ни гражданских чувств! Никакого душевного величия! Это все — кончилось! — с горечью сказала она.
Всегда замкнутая и сдержанная Елочка бросилась на колени к креслу Натальи Павловны и прижалась губами к ее руке.
— Какая вы замечательная! Таких, как вы, больше не остается! — воскликнула она.
Наталья Павловна погладила волосы девушки.
— Спасибо на добром слове! Мои дни уже на исходе, и тем отрадней видеть родные мне чувства в молодом существе. Мне случалось уже ловить их в вас.
Леля и Ася, виновато
Спустя час, собираясь уходить на работу, Леля заглянула в ванную, где Ася полоскала детское белье. Ася стояла, прислонившись к стене, с руками около лба.
— Что с тобой? — спросила Леля. — Тебе как будто дурно?
— Да… устала очень и замучила тошнота…
— Тошнота? Ты, может быть, в положении?
Ася прижала палец к губам и оглянулась.
— Молчи: я бабушке еще не говорила. Не хочу ее тревожить. Если ей придется уехать — пусть лучше не знает!
Леля опустилась на табурет.
— Ася, да что же это! За что на нас сыпятся все несчастья сразу! Надо скорее аборт — нельзя оставить. Кажется, делают только до трех месяцев… сколько у тебя?
— Про аборт мне не говори: я это делать все равно не буду.
— Не будешь? В уме ли ты! Накануне ссылки и полного разорения… без мужа… Аська, ты бредишь просто!
— Ты, Леля, сначала выслушай: это будет дочка Сонечка… у нас уже все решено. Леля, ты помнишь: у тебя был нарыв на пальце и я водила тебя к хирургу? Там стояло ведро с ватой и кровью… я не могу себе представить, что мой ребенок будет растерзан по жилкам и выброшен в такое ведро… Это убийство! Не убеждай меня ни в чем, если не хочешь со мной поссориться.
— Нет, буду убеждать! Это слишком серьезно, и времени терять нельзя. Надо в больницу, немедленно в больницу, а то поздно будет!
В эту минуту у двери остановилась Елочка.
— Елизавета Георгиевна, помогите мне убедить Асю, устройте ее в больницу: у нее беременность, а она не принимает мер! Ведь она же пропадет с двумя детьми! Елизавета Георгиевна, помогите нам.
— Замолчи Леля! Не распоряжайся за меня! Я хочу второго ребенка, понимаешь, хочу!
Елочка молча смотрела на обеих.
— Елизавета Георгиевна, что же вы ничего не говорите? Нельзя же допустить… мы и так погибаем! Не сегодня-завтра она поедет в ссылку… хорошо, если с Натальей Павловной или с нами, а может быть, совсем одна… Надо скорей принять меры, скорей! — В интонации девушки звучало отчаяние.
— Мне кажется… — начала Елочка, пропуская слова, как сквозь заржавленную мельницу, — мне кажется, Леля права: я завтра уже устрою вас, Ася, к нам на койку, надо в самом деле торопиться…
— Не трудитесь, я не пойду! Сонечка мне горя не прибавит, не в ней мое несчастье! Я обсуждений больше не хочу… кончено!
Леля перед уходом все же сообщила Наталье Павловне. Вечером Наталья Павловна строго поговорила с Асей, но, видя ее непреклонность, сказала:
— Что ж, никто не вправе решать за тебя. Олег Андреевич не осудил бы тебя ни в том, ни в другом случае.