Побочное действие
Шрифт:
Змее, двухметровой и толстой, как добрый канат, достаточно один раз ужалить, но хват мускулистой руки сильнее. Тварь только свивается кольцами, пойманная за миг до броска, а потом разваливается на части, рассечённая быстрыми ударами широкого лезвия. Что там какая-то гадина воину, притом самому лучшему, сильному, ловкому.
«Воину». Мэл будто толкнули снизу и она проснулась. От рези под рёбрами тут же инстинктивно перевернулась на бок и согнулась пополам, приняв позу эмбриона. Боль и странный озноб побуждали обнять себя руками. Непривычная еда и общая ослабленность организма? Чушь. Пора привыкнуть: влезешь Ваасу
«Ещё посочувствуй ему!» – Мэл постаралась нарочно поднять в себе злость, потому что только так разрушалась глухая тоска. Оскалилась, обнажив сухие от жажды зубы, зажмурилась плотней — в темноте закружились слепящие хлопья. Какая разница, каким он был раньше, о ком заботился, кому цветы собирал? Сейчас он своим мачете не змей рубил — людей пополам рассекал, выпуская на песок внутренности. А эти касания под майкой тогда, в джипе – так только товар щупают, без души и без сердца.
Нужно попытаться ощутить это снова – для той же отрезвляющей ярости. Когда за пазухой всё стискивают и сминают, зажимают соски грубыми шершавыми пальцами, не обращая внимания на попытки отстраниться. Грудь скукоживается сама собой, будто умеет чувствовать отвращение. Волоски у типа растут на тыльной стороне ладоней и даже на пальцах. Они царапают кожу, а их обладатель дышит в шею, как несколько часов назад, когда вязал Мэл руки и ноги, толкнув её на казённого вида кушетку. «Чтобы принцесса спокойно дождалась папочку», -- осклабился тогда похититель. А теперь вот сопит, вдавливая заложницу в сидение, пытаясь расстегнуть на её груди форменную куртку курсанта.
Мэл извивается, мешая насильнику ухватиться за воротник, а когда волосатая ладонь оказывается у лица, впивается в неё зубами – как раз туда, где за костяшками выпирают вены. Сильно, до боли в дёснах и отчётливого медного привкуса. Тип воет, с руганью бьёт в челюсть так, что голова Мэл врезается затылком в твёрдый подлокотник.
Голову расколола настоящая боль, и Мэл зашипела, снова проснувшись. Давненько же это не приходило. Как по милости несговорчивого отца она сидела связанная в каком-то склепе, похожем на заштатный подвальный офис. Как считала пятна на стенах, чтобы хоть чем-то себя занять. Как наёмные похитители поняли – финансовый воротила не станет утруждать себя разговорами с ними даже ради дочери. Как один из них решил что-то вроде: не пропадать же добру, можно и попользовать девчонку, прежде чем пустить в расход.
Шестнадцать лет прошло. Нет, уже почти семнадцать…
После оглушающего удара в челюсть Мэл ощутила, что её почти раздели. Запаниковала ещё сильнее прежнего, до всхлипов и головокружения. Но вместо нового обморока явилось секундное помутнение с какими-то алыми прожилками и жгучим желанием уничтожить… убить. Потом рядом засипели, надсадно, задушено; волосатые лапы убрались, прекратив отпечатывать на коже синяки.
Мэл тогда не сразу вспомнила, где находится. В оцепенении несколько минут пыталась понять, почему рядом с ней мертвец с синим лицом. Потом как-то очнулась и, выворачивая себе кисти, вытащила у бандита нож, которым слишком неловко разрезала верёвки. В соседней каморке обнаружила коммуникатор и, пачкая его кровью, на автомате связалась с братом. Единственным в целой галактике, к кому только можно было обратиться в случае беды.
Вызвать в памяти лицо Лэнса снова не получилось. Вспомнились только касания, когда брат кутал её в одеяло и прикладывал к запястью инъектор, от содержимого колбы которого сразу стало легче. Холодный укол насадки, но в стократ холоднее – мысль о новом уродстве. О проклятии, заразе, способности убивать
«Пригодилось же», – Мэл усмехнулась, сглатывая отголоски давнего отвращения. Вот тут и пригодилось, иначе пиратское отребье давно бы уже набросилось, вдавило в пыль и траву, распластало и растерзало. Так что отличное уродство, жить можно. Только пить вот хотелось – каждый пустой глоток царапал, будто в горло толкали колючий репей. Невыносимое чувство. Почти такое же, как ненужность из-за уродства, но жажда насущнее.
Сообразив, что идти к бочке с водой всё-таки придётся, Мэл поднялась. Тростниковый пол потрескивал и чуть прогибался, но уже не походил на шаткую палубу, как раньше. Ориентируясь на свет, что иглами втыкался в стреляные дыры, Мэл добралась до выхода. Из осторожности стукнула в дверь пару раз – схлопотать пулю от изрядно «подогретого» охранника не хотелось.
– Чё надо? – Дверь распахнулась, и чётко обрисованный прожектором наёмник уставился в темноту. На ногах он стоял вполне твёрдо, но Мэл отчётливо видела, как водит из стороны в сторону направленный на неё ствол пистолета-пулемёта. Пару секунд объяснений вояка не понимал, что подопечная хочет пить, потом в голове у него будто что-то щёлкнуло. Явилось узнавание – в стычке эта женщина прикрыла ему спину. Что ж, по крайней мере, он не щупал её взглядом, как его темнокожий напарник. Глаза, не скрытые теперь солнечными очками, оказались бледно-голубыми; наёмник прищурился и проворчал:
– Давай. Только в сторону – никуда.
Голый по пояс пират в красной панаме, шатаясь, как сломанный маятник, отливал прямо на решётку в заборе, поставив рядом дробовик. Мэл только усмехнулась, когда при виде её бандит схватился за оружие раньше, чем застегнул ширинку, бормоча что-то о ведьмах. Демонстративно подняла вверх ладони и свернула к большой железной бочке, что стояла в тени небольшого дерева с резными листьями.
Вода пахла ржавчиной, но без примеси тухлятины, и оказалась на удивление прохладной. Мэл черпала горсть за горстью и пила жадно, до боли под диафрагмой. По коже ползли тонкие струйки, жжением сигнализируя, сколько там мелких ссадин и царапин. Странно, но мелкие повреждения иногда запоминались сильнее, чем серьёзные травмы. В случае последних нервы спасительно отключались. А вот пальцы с полосками грязи под ногтями, рвущие на тебе одежду, забыть намного сложнее. Этого не стереть, впрочем, как и прикосновений брата, который смывал мерзость произошедшего. Обычной водой, такой же прохладной, будто без телепатии знал, что сейчас важнее заживления кожи.
– …всё будет хорошо, сестрёнка… – Лэнс заговорил откуда-то из-за спины, глухим и далёким голосом, от которого у Мэл от затылка вниз пробежал разряд. Мельком даже подумалось о сумасшествии, что было в общем-то неудивительно, а потом накрыло волной присутствия, слишком знакомого, чтобы сомневаться.
Мэл медленно обернулась и уставилась на Вааса, который в двух шагах вертел в пальцах её кольцо, развлекаясь тем, что медленно рассекал полусферу голограммы второй рукой. Бледная голова Лэнса вздрагивала и косилась, но голос всё так же бормотал:
– Я скоро вернусь, сестрёнка.
«Вернусь…» – Мэл задохнулась, как от удара в живот. Невольно сжала кулаки и чуть было не брякнула глупость, спросив у главаря, какого хрена он здесь делает. Тот продолжал свои манипуляции над изображением, в свете голограммы и дальних отблесков костра похожий на уставший сероватый призрак и огненного демона сразу. Пятьдесят на пятьдесят, даже ухмылялся как-то кособоко, каждой половиной лица по отдельности.