Побочный эффект
Шрифт:
— Разве во время подключения они не должны молчать? — спросил у фрикмейстера Уваров.
— Не обязательно.
— Я всё слышу, — добавила вампиресса.
— Вот и хорошо.
— Уверен, что хорошо?
— Ты с ней осторожнее, — посоветовал Оберон. — Она кровь пьёт, знаешь ли.
— Не удивил, — обронил в ответ Иван и направился к выходу: — Пока, красавица.
— Не забывай об осторожности.
— Это просьба или совет?
— Скрытое обещание.
— И ведь скорее всего действительно так, — пробормотал Уваров, остановившись в коридоре.
— Не сомневаюсь, что так, — поддакнул Оберон. — Ты уже уходишь?
— Почти. — Иван медленно оглядел вампира. — Мирам не рассказывала, где была
— Нет, — мгновенно ответил Оберон. — Да мы и не разговаривали почти. Я с ней у бара столкнулся, перебросились парой слов, она сказала, что четыре дня в городе, но чем занималась, распространяться не стала. А я не спрашивал, мне, сам понимаешь, плевать. Пожелал ей хорошего вечера и ушёл по своим делам.
— Ладно, разберёмся. — Уваров посмотрел на наручные часы, несовременные, но идеально сочетающиеся с классическим костюмом, и негромко произнёс: — Заеду в местное полицейское управление, посмотрю, что они нарыли.
«ПОМНИ О ДАРВИНЕ!»
Это надпись справа, на стене. Ещё пара шагов, и под ногами на асфальте белеют полустёртые буквы:
«ДАРВИН НЕ ВРEТ!»
Так ли это? С общепризнанной точки зрения так, но что, если современная наука — именно наука! — уже превзошла знаменитую теорию? Что, если те, кто слепо ей следует, уже ретрограды? Не получилось ли так, что человеческий гений сделал шаг вперёд, а приверженцы старой теории этого не заметили? Или не приняли? И теперь над ними смеются так же, как некогда они смеялись над верующими?
Вопросы, вопросы, вопросы…
Люди с трудом принимают новое, особенно в том случае, если новое противоречит их убеждениям, их представлению о мире или, что важнее всего — их представлению о Добре и Зле, о том, что правильно, а что недопустимо, о том, что делает нас людьми. Тридцать лет прошло с тех пор, как в жизнь каждого человека вошёл генофлекс, двадцать девять лет назад открыли его побочный эффект, ещё через год появились первые фрикмейстеры, безвестный актёр Остин Байден на личном примере доказал, что каждый человек способен стать идеально красивым. А ещё через пару лет люди осознали, что каждый может стать таким, каким хочет. Непохожим на других. Иным. И тогда фрикмейстеры обрели своё нынешнее название, потому что стали превращать людей в то, что они желали. Любой каприз за ваши деньги. Всё, что захотите вы и с чем справится биочип, а справиться он мог с чем угодно. Ведь биочип — это всего лишь цифровое устройство, не знающее добра и зла, что правильно, а что недопустимо. Биочип лишь инструмент в руках фрикмейстера, исполняющего желания клиентов, иногда — заветные, иногда — дурацкие, поскольку для некоторых людей походы к фрикмейстерам превратились в игру, сродни компьютерной, в которой всегда есть возможность нажать на кнопку и вернуться к сохранённой копии.
К себе прошлому. К своей предыдущей версии.
Мир в очередной раз изменился. Через пять лет после начала «генофлексовой лихорадки», на улицах стало невозможно встретить человека обыкновенного и, тем более, уродливого: красивые лица, подтянутые фигуры, густые волосы, никаких изъянов на коже… Генофлекс породил моду на внешний вид. В какой-то момент женщинам понравились торчащие «утиные» губы — и все «надели» их, всем казалось, что это красиво, а через год они исчезли, словно никогда не появлялись. Мужчины же внезапно полюбили быть лысыми — массово удалили волосы и обзавелись черепами идеальной формы. Сейчас об этом и не вспоминали, волосы вновь вошли в моду. А ещё появилось множество тех, кто решил стать иным, захотел измениться так, чтобы поставить под вопрос свою человеческую природу. Зеленокожие гоблины и орки, полукоты с шершавыми языками и мягкой шерстью, псоглавцы — моду на этот образ вообще никто не мог понять, вампиры, для которых человеческая
Мир в очередной раз изменился, однако приняли это далеко не все. Приверженцы «Кодекса Дарвина» считали, что «генофлексовая лихорадка» превращает человека в его подобие, призывали применять препарат только в качестве лекарства и именно они выводили на стенах домов броские лозунги:
«БУДЬ ТЕМ, КТО ТЫ ЕСТЬ!»
«БУДЬ НАСТОЯЩИМ!»
И девушка по имени Джада, которая шла по Миле Чудес, такой и казалась — настоящей. Даже самый придирчивый взгляд не смог бы обнаружить на ней следы вызванных генофлексом изменений. Невысокая, стройная, но соразмерная, без выдающейся груди и чересчур круглой попы, которые требовала нынешняя мода, другими словами, слишком худая, чтобы заподозрить вмешательство фрикмейстера. Но внимание она привлекала — огромными глазами. Потрясающе огромными глазами, притягивающими до забытья. Глазами, в которые можно было смотреть бесконечно. Смотреть и верить, что они принадлежали Джаде по праву рождения: ореховые, с искрой. Как и гладкие каштановые волосы до плеч, аккуратный прямой нос и губы — слишком тонкие и бледные для современных стандартов.
Девушка была настоящей, но выставлять это напоказ не стремилась и даже колдовские глаза прятала за тёмными стёклами умных очков. Прочитав третий или четвёртый лозунг дарвинистов, она перестала обращать на них внимание, пошла чуть быстрее и через два дома оказалась у цели своего путешествия — биотерминала «У Весёлого Боба», который, как гласил рекламный слоган на витрине, «умел всё и даже чуть больше».
— Не «чуть больше», а намного больше, чем написано в рекламе, — рассмеялся Боб, обхаживая Лейлу, посетительницу, которая явилась строго по записи — десять минут назад. Обхаживал с профессиональным обаянием. — Просто я очень скромный и не люблю, когда реклама обещает больше, чем может дать фрикмейстер. — Волосы у него были огненно-рыжими, кожа — молочно-белой, а рот — широкий, улыбчивый. Он походил на клоуна и, наверное, поэтому назвался «Весёлым». — Но сначала вы должны объяснить, для чего нужны когти?
— Неужели непонятно?
На вид посетительнице было лет двадцать пять, в реальности — от двадцати до восьмидесяти, — генофлекс позволял не маскировать, а по-настоящему скрывать истинный возраст: никаких морщин, никаких складок, дряблости и редеющих волос. Только сила, здоровье и красота.
А теперь зачем-то понадобились когти…
— Разумеется, непонятно, — покачал головой фрикмейстер. — Вы не поверите, Лейла, но многие просят создать им когти исключительно из эстетических соображений.
— Какая же в них эстетика? — удивилась посетительница.
— Абсолютно с вами согласен — никакой, — поддержал девушку Боб. — Тем не менее некоторым нравится демонстрировать, что они у них есть.
— Но ведь это неудобно.
— А с обыкновенными ногтями длиной в сантиметр или два удобно? — парировал фрикмейстер. — Приноравливаются как-то.
— Да, наверное, — растерянно пробормотала посетительница. Было очевидно, что, увлёкшись идеей поставить себе когти, девушка не стала продумывать детали, ограничилась классическим: «Хочу!» Впрочем, не она первая, не она последняя.
Именно в это мгновение звякнул дверной колокольчик, и в биотерминал вошла Джада. Остановилась, увидев, что фрикмейстер занят с клиенткой, но не ушла, удобно устроилась в кресле для посетителей и достала коммуникатор. Лейла посмотрела на девушку недовольно, Боб — оценивающе, он не имел ничего против ещё одного клиента, а поскольку Джада всем своим видом давала понять, что не собирается мешать происходящему, они вернулись к разговору.
— Именно поэтому я и спрашиваю: когти из эстетических соображений или по делу? — мягко произнёс Боб.