Побратимы(Партизанская быль)
Шрифт:
— Забери, Яша, и сделай навар.
— А что это? — поинтересовался врач.
— Партизанское лекарство, доктор.
— Кому и зачем?
— Словаку Рудольфу Багару, — пояснил Плетнев. — Он вторую неделю животом мается. Совсем извелся, бедняга.
— Кизиловый навар — это верное средство, — добавляет Сакович. — Мы и вас когда-нибудь полечим.
— Я не против народной медицины, — улыбнулся врач, принимаясь за обработку ран.
— Так ты что, за корнями ходил? — спрашивает Мироныч.
— Я с разрешения командира группы. Надо же помочь парню.
— Плохого, говоришь? Да тебе, Николай, цены нет — вот какой ты человек!
Ночь. Наш малый аэродром расположен на Орта-Сырте. Это — безлесная яйла, а на ней — площадка, не везде очищенная от острых камней, глубоко засевших в земле. На подступах к посадочному полю почти со всех сторон высятся каменистые сопки и выступы. Сейчас здесь особенно многолюдно. Самолета еще нет, а к Плетневу, который лежит на плащ-палатке, подходят и подходят бойцы и командиры. Они желают ему скорого выздоровления, передают письма, приветы родным и знакомым.
— Летит! — кричит Максим Куценко.
Все притихли. В ночном небе отчетливо слышится гудение мотора. Оно нарастает с каждым мгновением. И вот самолет на нашей площадке.
— Здорово, лесные орлы! — слышим знакомый голос летчика Огаркова. — Еще один миллион приветов вам с Большой земли!
— Спасибо, труженик неба!
Огарков легко спрыгивает с крыла на землю, передает Котельникову большие связки писем, газет. Закуривая, кивает на самолет.
— Там сухари, выгружайте. И не держите меня, а то закроется небо и придется загорать. — Он показывает на огромную черную тучу, надвигающуюся с запада.
Все забегали, засуетились. Лишь Яков Сакович, как и час тому назад, сидит возле Плетнева и держит его за руку. Но вот он, жилистый и сильный, встает, берет друга на руки, несет его к самолету, бережно усаживает в кабине.
— Не скучай, Яша, поправлюсь — прилечу.
— Поправляйся, Микола, будем ждать, — глухо отвечает Сакович. Он будто прирос к борту самолета.
— Слушайте, хлопцы! — оборачивается к ним Огарков. — В конце концов вы расстанетесь или так лететь будем?
Сакович спрыгивает с крыла, отворачивается, пряча от нас слезы.
— Вот это приятельство! — шепчет Виктор Хренко.
— Приятельство, говоришь? — отзывается Мироныч. — Ты прав. Это наша партизанская дружба, дорогой. Огромная в ней сила.
На взлетной площадке стоим дольше обычного. Затаив дыхание, смотрим, как, оторвавшись от земли, самолет разворачивается, мигая бортовыми огнями. Потом долго вслушиваемся в гаснущий гул мотора.
— Затушить костры! Подготовиться к движению, — выводит нас из задумчивости команда Котельникова.
Идем змейкой, молча. Лишь изредка обмениваемся короткими фразами.
Огромная туча заволакивает небо, гасит звезды. Темнеет. В ночном мраке тонут очертания гор. Невидимой становится и наша хоженая тропа.
Входим в лес. Тут темень — хоть руками разгребай. Ведет Яша Сакович. Не видеть глазами, а чувствовать тропу ногой — это большое искусство.
— Ако передний веде? — спрашивает Виктор Хренко.
— Глазами,
Пригодится.
— А верно, — радостно восклицает Виктор. — Вижу! Ей-богу, вижу подошвами!
Лес безмолвствует. Молчим, шагая, и мы. Только словаки, все еще пробуя на ощупь тропу, весело переговариваются. Думаю, что и геройство Плетнева, и партизанская взаимовыручка, и помощь больному словаку лесными лекарствами, за которые заплачено кровью, дали им еще один ответ на вопрос: «Ако партизаны держутся?»
Первое задание
Первые шаги — всегда самые трудные.
Нас все больше интересует словацкая «Рыхла дивизия». Она как бы упрятана немецким командованием в крымские и украинские степи. По сведениям нашей разведки, штаб «Рыхла дивизии» находится в Воинке, полки и роты — в селах пустынного Присивашья и Приазовья, часть интендантской службы стоит в Симферополе. В то время, как на всех участках восточного фронта фашисты терпят одно поражение за другим у них на счету каждый солдат, — дивизия бездействует. Двадцатитысячному соединению не доверяют даже охранной службы: на тысячекилометровых просторах морского побережья, опоясывающего Крымский полуостров, на железных и шоссейных дорогах и на других военных объектах — ни одного словака. Значит, немало насолили они гитлеровцам, и все, что мы слышим об антифашистских действиях солдат «Рыхла дивизия», — правда. А раз словаки так настроены против фашистов, то надо попытаться всю «Рыхла дивизию» перетянуть на нашу сторону.
Теперь словаки — в отряде Федоренко. Под руководством испанских инструкторов они изучают минное дело и все время просят дать им боевое задание.
— Нет, вы скажите, — кипятится Котельников, — за каким чертом эти парни, рискуя головой, пробирались к нам в лес? На курорт, что ли?
Он смотрит на каждого из нас поочередно, будто мы в чем-то виноваты.
— Драться они пришли, бить немцев, а не отлеживаться в шалаше у Федоренко. Пусть делают все, что и наши люди. Никакой разницы не должно быть. Что мы им — не доверяем?
— Все сказал? — спрашивает Мироныч.
— Все.
— Тогда поостынь и вдумайся. Легче всего послать их на задание вместе с нашими ребятами. А как быть с другими словаками, с теми, что не у нас? Перед нами открылась реальная возможность — распропагандировать «Рыхла дивизию» и помочь ей перейти на сторону Красной Армии или к нам, в лес. Вот она — главная цель. Сюда и надо направить силы Виктора Хренко и его друзей.
Да. Комиссар видит дальше. В бою горстка перебежчиков — не ахти какая сила. А потеряй их — утеряешь связь с дивизией. Как тогда наладить связь с двадцатитысячной массой словацких солдат?