Побратимы(Партизанская быль)
Шрифт:
По этой дороге противник и пересекает Орта-Сырт. Строго поддерживая боевой порядок, защитив колонну боковым охранением и головным дозорным, он движется к малому аэродрому. Из-за гор выглянуло солнце, и нам видно, как яркие солнечные блики то вспыхивают, то гаснут на металле оружия.
За первой колонной, огибая кошару и Голубиную балку, следует вторая. Из Суатской долины — третья. Среди партизан нарастает предбоевое нетерпение.
Что же замышляет враг? Наткнулся на нас случайно и теперь перегруппировывает силы? А может быть, он намерен блокировать наш аэродром и лишить нас связи с Большой землей?
— Федор Иванович, — зову Федоренко, — поднимись-ка сюда.
Минута, и Федор на верхушке дуба, рядом со мной.
— Интересная картина! — говорит он. — Тут их и надо стукнуть.
— Ударим с разных сторон. Бери отряд, обойди их с запада по Долгоруковской яйле. Если заметишь на Долгоруковской свежую тропу, значит, противник пришел из Салгирской долины и будет возвращаться по этой же тропе. Ударишь по нем возле Голубиной балки. Если тропы нет — устрой засаду на горе Яман-Таш. Как ударишь — сразу уходи. Новые удары нанесем с других сторон. Ясно?
— Понятно.
— Только успеть надо, Федя! Бежать ведь далеко.
— Успеем. Немцы тоже не на машинах едут, — уже спускаясь по сучьям, отвечает Федоренко. — Разрешите и словаков взять в засаду.
— Пожалуй, пора! — слышу Мироныча.
— Бери. Только зря не рискуй.
Вскоре внизу, в просветах между веток, вижу две шеренги бойцов. Кубанки, брезентовые панамы, фуфайки, солдатские гимнастерки. И в этой пестроте — однотонная светло-желтая форма словаков. Мне не видно Мироныча, но я хорошо слышу его голос:
— Ребята! Вы станете на пути целого батальона. Люди вы тертые. Но скажу: если кому будет трудно, вспомните, как сегодня бились Гриша, Леша, Саша и Турган.
Сделав паузу, Мироныч обращается к словакам:
— Ну, вот, дорогие друзья-словаки! Настал и ваш час. Принимайте боевое партизанское крещение. Желаю вам успеха!
— Спасибо, Мирон Миронович! — за всех отвечает Виктор Хренко.
Отряд Федоренко исчезает.
С этого момента все наше внимание сосредоточилось на головной колонне врага. Она продвигается довольно бодро. Успеет ли перехватить ее Федоренко?
Проходят минуты, долгие, томительные. Вот колонна обогнула Голубиную балку и спускается в низину, где, изгибаясь, подставляет себя под удар с опушки.
Но опушка молчит. Неужели отряд Федоренко опоздал? Тянутся еще секунды напряжения. Противник повернул на Яман-Таш. Приближается к лесным массивам. И тут колонна останавливается. В чем дело? Может, враг станет проверять лесные опушки мелкими дозорами?
Однако мелких дозоров неприятель не посылает. Зато от колонны отделяется отряд. В нем десятка три солдат, Развернувшись подковой, с винтовками и автоматами, вражеские разведчики медленно наступают на опушку. Напряжение растет.
На соседнем дереве появляется Мироныч. Он неотрывно смотрит на Яман-Таш.
Внизу, над склоном, приник к биноклю Котельников. Возле него группа бойцов и командиров.
Вражеские разведчики преодолели полосу каменистого плоскогорья, которая отделяла их от опушки. Фигуры врагов движутся на темно-зеленом фоне леса. Они уже просачиваются в заросли. А лес молчит.
— Не добиг Федор Иванович — вырывается у кого-то из партизан.
И тут Яман-Таш ожил. В знакомом темпе
Наблюдатель кричит:
— Смотрите, смотрите! Только один уцелел и драпает из леса.
Действительно, бежит один фашист. Он то падает, то снова вскакивает. Где остальные? Неужели одним огневым ударом уничтожен весь отряд врага?
Всего лишь один удар, а результат разительный. Противник в замешательстве. Втянулся всеми тремя колоннами в низину, что в самом центре Орта-Сырта, и топчется в нерешительности.
Как видно, фашисты уже не решаются прочесывать лес и блокировать аэродром. Теперь они делают попытку подобрать раненых и убитых. Всей массой гитлеровцы двинулись к тому склону Яман-Таша, где лежат трупы их солдат. На почтительном расстоянии от злополучной опушки батальон развернулся в боевые порядки. Вот каратели залегли. Ползут. Впереди офицер. И чем ближе к опушке, тем заметнее отстают солдаты. Они словно застыли на месте. Офицер ползком возвращается к ним. Наверняка, ругает. Снова ползет вперед. Но цепи солдат замирают, едва шевельнувшись. Офицер вторично подползает к ним. Ругань и угрозы, очевидно, не действуют. Лес для солдат страшнее этой ругани.
Спустившись вниз, склоняемся над картой.
Через Долгоруковскую фашисты не пойдут, — размышляю вслух. — Свежей тропы Федоренко там не обнаружил, побежал дальше на Яман-Таш.
— Правильно, — соглашается комиссар, — но и Яман-Ташская дорога немцам теперь заказана.
— Вот сюда пойдут, — показываю на карте Улу-Узеньскую дорогу. — А здесь есть хорошая скала. Нависает над самой дорогой. С нее и ударим. Отрядом там не развернешься, а для небольшой группы смельчаков — позиция что надо. Шарова туда бы. Или Бартошу. Василь! — зову Бартошу. — Скалу над Суатом знаешь? Беги туда с группой. Подпусти и ударь!
— Зробымо!
— Можно и мне? — просится Ваня Швецов.
— Давай!
Бартошинцы поспешно скрываются в густых зарослях кизильника. Теперь успех нового удара зависит от того, успеет ли пятерка смельчаков добежать до скалы и приготовиться к встрече вражеского батальона.
Мы не ошиблись: подобрав своих раненых и убитых, противник спешит через плоскогорье Орта-Сырт, по дороге на Улу-Узень.
Бой группы Бартоши, подробности которого нам стали известны потом, когда группа вернулась, поразил даже самых бывалых партизан.
…Старая Улу-Узеньская дорога. Узкая, извилистая, она бежит с Орта-Сырта вниз, петляет между вековыми буками и теряется в ущелье за скалами. Здесь — застоявшаяся тишина. Но вот до партизан донеслись звуки беспорядочной стрельбы.
Бартоша догадался: немцы прочесывают огнем дорогу. Командир посмотрел на товарищей, затем достал кисет, неторопливо свернул самокрутку, глубоко затянулся. Самокрутка идет по рукам: сначала ее берет лежащий рядом рослый, косая сажень в плечах, Михаил Бакаев, затянувшись раз-другой, передает крепкому коротышу Сергею Даниленко, затем самокрутка в руке Ильи Мычки. Всегда степенный, задумчивый, на этот раз он делает несколько торопливых затяжек и подает машинально Ване Швецову. Тот не берет. В зубах у него травинка. И кажется, на ней сосредоточено все его внимание. Самокрутка возвращается к Бартоше.