Побратимы(Партизанская быль)
Шрифт:
А стрельба продолжается. Пули вихрят прошлогоднюю листву, сбивают ветки, рикошетируют, с визгом отскакивая от камней. Вот они уже рвутся у самой скалы и вокруг нее, создавая впечатление стрельбы со всех сторон.
Бартоша еще раз глубоко затягивается. Бережно кладет окурок на камень, смотрит на него — не сильно ли дымится? Потом шепчет:
— Головы ниже. Дорогу я сам бачу.
Да, ему видно все. Из-за поворота выходят дозорные. Их с десяток. Воровато озираются по сторонам, на каждом шагу посылая автоматную очередь.
Пятеро на скале замерли. Лишь Бакаев чуть шевельнулся, поудобнее приготавливаясь к стрельбе. Но
— Пропустымо…
И вот наступил момент, ради которого они стремительно бежали к этой скале: всю дорогу запруживает масса солдат в серо-зеленых шинелях.
— Ну! — выжимает сквозь зубы Бартоша, и в тот же миг со скалы на головы врагов обрушивается смертоносный град пуль.
Несколько считанных минут — и все живое исчезает с дороги. Скатывается в речку и дозор. Солдаты, объятые паникой, рассыпаются по лесу. Топот, треск, крики и стоны раненых, вспышки беспорядочной стрельбы заполняют всю долину. А скала умолкает. Вихрем слетают с нее партизаны; они бегут к своим.
Но вскоре Бартоша останавливается.
— А чого це мы бижимо? — с удивлением спрашивает он. — Нимцы раненых будуть брать? Будуть! Пишлы на скалу!
И, круто повернув, пятерка бежит обратно.
Тем временем гитлеровцы собрались с духом. Ожесточенно обстреливая скалу и все вокруг нее, они один за другим выходят на дорогу. И вот уже торопливо подбирают убитых и раненых, с опаской озираясь на скалу.
Скала молчит.
Опять накапливаются на дороге серо-зеленые шинели. Наведя мало-мальский порядок в своих рядах, немцы возобновляют движение.
А скала молчит.
Вот голова колонны уже проходит под нею. Немцы пристально и все еще пугливо всматриваются в ее мшистые, иссеченные пулями выступы. Безмолвие дикого утеса возвращает колонне некоторую уверенность.
И вдруг скала вновь оживает огнем. И опять сломалась вражеская колонна. Падают, мечутся солдаты, стремглав несутся с дороги в лес. Иные из них пробуют отстреливаться, другие взывают о помощи.
А на скале боевое напряжение перерастает в азарт. За ее каменистым козырьком уже не прячутся ни Бартоша, ни его друзья. Самый юный из них, Ваня Швецов встал во весь рост и, чуть наклонясь, стреляет почти в упор.
— Ты що робыш, бисова душа! — с силой дернул его Бартоша за брезентовую штанину и положил рядом с собой…
На бригадном командном пункте все встревожены: бой у скалы затянулся.
— Котельников! — подзываю начштаба. — Быстро направь к Бартоше подкрепление. Да пусть бегом!
— Посылаю! — бросается он к резервному отряду. Тревога усиливается. Еще не нашлись дозорные и пулеметчики, не знаем, все ли благополучно у Федоренко, а тут затяжка у Бартоши.
Подходит Женя Островская. На лице и в глазах — глубокое беспокойство. Идет устало, будто несет тяжелую ношу.
— Можно к вам? — говорит она взволнованно, теребя пальцами концы полушалка. — Чувствую, конечно, что некстати, но…
— Что, Женя?
— Скажите правду, с пулеметчиками беда? — голос ее дрогнул.
Как ей ответить? Она, видно, крепко волнуется, коль решилась спросить. Совсем недавно эта учительница из предгорного села Бештерек, лежащего на дороге Симферополь — Феодосия, вместе с моряком Гришей Гузием пришла в партизанский лес. Сегодня — первый для них бой в лесу и первая разлука. Я не знаю, что с Гришей и что с остальными. На душе неспокойно. А видеть эту девичью
— Ищем их, Женя, и найдем. Обязательно найдем!
— Хорошо, если бы так. — Продолжая нервно теребить концы полушалка, она, удрученная, отходит.
…Прошел еще час. Три удара по врагу нанесены. Теперь надо знать, что делается в Голубиной балке и в урочище Ямины. Там в густом мелколесье затаились еще две наши ударные группы — Николая Шарова и Александра Старцева. Мы уверены: они тоже готовы встретить врага. И если гитлеровцы пойдут в их сторону, ударят со всей силой, как бойцы Федоренко и Бартонга.
Но немцы втянулись в ту низинку северо-восточнее Голубиной балки, где сосредоточивались утром; они беспорядочно толкутся в ней, бросают в небо ракеты: зовут кого-то на помощь или сигнализируют разбежавшимся. Здесь, на Орта-Сырте, их со всех сторон окружает лес. И, конечно, под каждым кустом теперь мерещится им партизан. Потому и не идут они никуда из этой спасительной низинки, до которой, к сожалению, не долетают наши пули. Выручить немцев может только ночь. Ее, видимо, они и ждут.
Солнце клонится к закату. Лес хмурится. Тени становятся длинными. Мы с комиссаром стоим перед строем отряда. Федоренко докладывает: задание выполнено, отличился пулеметчик Капшук. Хорошо стреляли словаки. Благодарим Виктора Хренко, Клемента Медо, Войтеха Якобчика, Александра Гиру, Штефана Малика, Рудольфа Багара. Каждый протискивается к ним, чтобы крепко пожать руку, сказать слово привета.
— Ну вот, вы и постреляли, — говорит Мироныч. — Можно сказать, партизанское крещение прошли. И хорошо прошли. Поздравляем вас и желаем новых удач.
— Спасибо, товарищ комиссар! Будемо стараться! — дружно отвечают словаки…
Строй давно уже сломался. Над лагерем — людской гомон. Но вот Федоренко подает знак, и все умолкают.
— Разрешите, скажу пару слов.
Федор еще в азарте, говорит с жаром:
— Бежали мы туда быстро. Но достигли спуска в Голубиную балку и видим, что свежей тропы на спуске нет. Ясно: не этой дорогой будут возвращаться. Значит, как вы приказывали, встречать их надо на Яман-Ташской дороге. А туда еще бежать и бежать. Да на гору карабкаться. Потом снова бежать на сближение с противником, выбирать позицию. Быстренько завожу хлопцев в заросли и командую: бросай вещевые мешки! А они смотрят и не понимают, зачем бросать недельный запас продуктов. Пришлось построже повторить приказание. Сбросили. Побежали быстрее, влезли на Яман-Таш. Там тихо. Залегли. Ждем. Я всех предупреждаю, чтоб каждый выбрал себе цель. Когда немцы цепью по склону пошли, хлопцы подпустили поближе и дали залп. Немцы припали к земле, а мы по ним, лежачим, бьем. Вижу: особенно стараются словаки. Я вошел в азарт и кричу: огонь! огонь! А Миша Капшук отрывает щеку от пулемета и говорит: «Федор Иванович! Та воны вже сто раз убиты!»
Слова Кашпука, с огоньком пересказанные Федором, вызывают взрыв смеха. С разных сторон несутся возгласы:
— Мы видели, вы всех их скосили!
— Только один удрал!
— Да и того пометили пулей. Хромал, гад, когда драпал!
В зарослях мелькает коренастая фигура Бартоши. За ним четверо друзей. Они молча встают в шеренгу, и Бартоша в свойственной ему манере докладывает:
— Выполнилы!
С ним ничего не поделаешь. Приходится, как всегда, вытягивать из него подробности: