Побратимы(Партизанская быль)
Шрифт:
— Господи! Дождались, наконец!
— Сынок, родной! Дай взглянуть на тебя!
Из машины в толпу спрыгивает парень с винтовкой.
— Здравствуй, мама! Ну, как ты? — прижимает он к груди щуплые материнские плечи.
— Ой, сынок! — дрожит хрупкий старушечий голос. — Два года — будто два века. Сами в погребах, а души один бог знает где. Машина в село — мы дрожим, в дверь постучат — не дышим. Натерпелись, сколько людей потеряли — не рассказать…
Бледные лица женщин, детей, стариков, ветхие одежонки. Да, горе тут в каждой семье, в каждом доме.
— Товарищи! — раздается вдруг гордое, с детства родное, но отнятое
— Товарищи! — призывно кричит партизанский командир Федор Федоренко. — Мы, крымские партизаны, от души поздравляем вас с двадцать шестой годовщиной Октябрьской революции, с новыми победами Красной Армии, с началом освобождения нашего родного края!..
Радостные голоса и рукоплескания, раздавшиеся в ответ, — тоже новое в жизни этих людей. Два года они не только не аплодировали, но и не улыбались, ходили украдкой, говорили тусклыми приглушенными голосами. Все эти годы они слышали только одно — расстрел. За неодобрительное слово или оскорбление немца — расстрел, за несдачу продуктов — расстрел, за читку советских газет — расстрел! Расстрел, расстрел, расстрел…
С жадностью ловят теперь люди долгожданные слова.
— Перекоп, товарищи, наш! Пройден и Сиваш! И Керченский пролив форсирован. Наши за Днепром. Освобожден Киев!.. Близок час освобождения и Крыма! Оссовины, Маяк, Жуковка, Опасная, Еникале, Баксы, Эльтиген — все эти села близ Керчи уже заняты Красной Армией. Там уже развеваются советские красные знамена.
— Ура!
— Слава Красной Армии!
— Ура!
Площадь ликует.
— Давайте и мы с вами восстанавливать Советскую власть! Выбирайте уполномоченного Совета. Создавайте боевые группы и отряды. Нападайте на оккупантов. Добывайте оружие. Помните, товарищи: спасение каждого из вас от угона на каторгу и от истребления в борьбе. Бейте оккупантов! Пусть горит земля под их ногами!.. А мы вам поможем — дадим командиров, научим, как действовать.
Затаив дыхание, слушают крестьяне партизанского командира. Да и сами партизаны взволнованы не меньше этой встречей. Огромная радость охватила и Юрая Жака, и Иозефа Белко, и Виталия Карамана. Словно оказались они вдруг в своих словацких и румынских селах, освобожденных от оккупантов.
Будто почувствовав это, Федоренко добавил:
— И отбирайте, товарищи, солдат у Гитлера! Вот глядите: с нами словаки, румыны, поляки. Партизанят и испанцы. И живем мы с ними душа в душу.
С этими словами Федор обнимает Жака, Белко, Карамана, а митинг взрывается бурей радостных возгласов, долгим шумом аплодисментов…
…А в лесу формируются новые отряды. Дни и ночи все мы, обкомовцы, командиры и комиссары, заняты этим важным делом. В шестой день ноября мне выпало побывать у ангарцев.
…Склон горы Дедов Курень обставлен островерхими шалашами. Сделаны они мастерски: правильная пирамида из жердей обложена толстым и плотным слоем сухой листвы, вверху дымоходное отверстие, вход затянут куском парусины. В стороне, метрах в ста, еще группа таких же шалашей, только обвешаны они выстиранным бельем и другой одеждой — это гражданский лагерь. Видны хлопочущие у костров женщины, детишки.
Тут, вблизи гражданского лагеря, встречаемся
Отряд сформирован. Народ хороший. Все рвутся в бои. Только оружия маловато.
Вместе идем на митинг в седловину. Сгрудившаяся масса разновозрастных людей, скала вместо сцены, на ней мужчина и широкоплечая средних лет женщина. Строгое, чуть скуластое лицо, широкое темное платье, поношенный ватник, по-деревенски туго повязан серый шерстяной платок.
— Это наша тетя Катя Халилеенко, — поясняет Степанов. — Задумала звать в лес всех жителей Крыма. Обратилась к ним с письмом. Это письмо отпечатали, получилась листовка. Видит она плохо, и потому читает письмо Петр Шпорт.
«Уходите из фашистской неволи!..Мы не покорились. Всеми доступными нам средствами сопротивлялись фашистам, боролись против них. Никогда советский народ не стоял на коленях перед гитлеровцами и никогда не будет рабом… Немцы издали приказ о так называемой эвакуации населения. Но мы подумали всем миром и решили избежать неволи. Все мы поднялись и, как один, ушли из деревни в леса и горы, к нашим родным людям, отважным и героическим партизанам. Они помогли нам спастись от немцев… Все, кто способен носить оружие, влились в ряды боевых отрядов, и мы поклялись, что будем беспощадно мстить врагу за все его преступления. Это единственно правильный путь спасения.
Друзья, товарищи! Мы призываем вас последовать нашему примеру. Присоединяйтесь к нам. Не выполняйте приказов немцев! Поднимайтесь всем миром и уходите в горы и леса под защиту крымских партизан. Забирайте с собой продовольствие, скот, добро. Уходите немедля! Смелее, друзья!» [73]
Козин дает мне клочок серой измятой бумаги.
— Это «нота» тети Катина, — говорит он. — Прочитайте.
С трудом разбираю нестройные буквы, написанные рукой не очень грамотного человека:
73
Партархив Крымского обкома Компартии Украины, ф. 156, ед. хр. 5032, л. 19, 19 об; ед. хр. 5033, л. 23. Открытое письмо жителей, ушедших из немецкой неволи, к населению Крыма было принято на митингах и подписано представителями сел Ангара, Чавке, Шумхай, Ивановка, Мамак, Тернаир, Соловьевка, Фриденталь, Барабановка, Петрово, Баланово, Зуя и др. Размноженное типографским способом в виде листовки, оно было распространено партизанами и подпольщиками по всем городам и селам Крыма.
«Господин жандармский начальник!
Мы отбыли к партизанам. Ненадолго. Не обессудь, собака, что без спросу отлучились. Старосту и полицейских не ищите — мы прихватили их с собой. Так лучше, с пустого села и взятки гладки. Не гневайся, сучий сын. Скоро свидимся, сочтемся с тобой, паскуда!
Тетя Катя».
— Это наш разведчик Василий Савопуло принес, — говорит Козин. — Ангарцы, когда уходили в лес, у села в кустарнике оставили наблюдателей. Те все видели. Гитлеровцы, обнаружив пустые хаты, всполошились, забегали по селу. Из конюшен вытащили связанных солдат-конюхов с кляпами во рту. Жандармский майор построил солдат и допрашивал их, куда девались жители. А кто-то из вестовых принес и прямо перед строем вручил майору вот эту записку. Тот прочитал, позеленел от злости и затоптал «ноту» в землю.