Побратимы

Изгаршев Василий

Конечно, Генкина беседа тут ни при чем, но Антропов начал курить наравне со всеми. Я тоже до службы не курил. А тут пристрастился. Да и как не пристраститься, если самый обыкновенный перерыв именуют перекуром. А еще такое бывает: объявят этот самый перекур, а тут куда-то сбегать надо, что-то принести. Кого посылают? Некурящего. Раз сбегаешь, другой принесешь, а потом волей-неволей курить станешь. Как все, так и я не обсевок в поле.

… К портсигару прапорщика Альхимовича потянулись со всех сторон солдатские руки. Понятно, у

каждого свои имеются. Но тут случай особый: сам ротный старшина угощает.

— Спрашиваете, когда отъезд ваш намечается и куда? — повторил Генкины вопросы Альхимович, пряча в карман опустошенный в один миг портсигар. — Секретов тут нету. Скоро отъезд. Срока точного не знаю. Однако скоро. А куда — этого, сами понимаете, и ротный не знает. И комбат, думаю, не знает. Может, как говорилось с первого дня, в Группу войск. А может, и еще куда. Словом, эти вопросы Генеральный штаб решит.

Вот ведь, Генка, какие мы с тобой, оказывается, шишки на ровном месте. Разумеешь? Сам Генеральный штаб решает, куда направить Климова да Карпухина.

— Что же мы сидим-то? — спохватился прапорщик. — Футбол скоро начнется.

И мы наперегонки, как в детстве, мчимся на стадион, чтобы успеть занять места поближе к центру поля. Но куда там! «Прокурили» все самые лучшие места. Пришлось идти на другую сторону, рассаживаться против солнца.

Едва мы устроились, как кто-то сзади цепко обхватил мою голову руками. Я вскочил на ноги.

— Боже мой, Цезарь… Привет, дружище! Какими судьбами?

— Так нынче наши футболисты с вашими играют. Я с командой и пристроился. Специально тебя и Генку повидать хотел. Как у вас дела-то?

— Как сажа бела, — ответил за меня Генка. — По выговору с занесением влепили обоим. И в город ни разу не пустили…

— Н-ну? — удивился Кравчук. — А у меня как будто все в ажуре. В политехнический поступаю.

— Поздравляю, Цезарь.

— Спасибо.

— А Марина? — спросил Генка.

— Все нормально. Я ей про вас рассказывал. Просила привет передать при случае…

Начался матч между нашей «Броней» и «Молнией» из части Крохальского.

Жара, что ли, подействовала на футболистов — они пешком ходили по полю, то и дело выбивали мяч в аут. Ряды болельщиков начали заметно редеть. И мы тоже выдержали только один тайм. Вместе с Кравчуком пошли к своим палаткам. Сходили к речке. Заглянули в столовую.

Рабочий по кухне, оказавшийся Генкиным знакомым, принес нам графин квасу, ледяного, ядреного.

— Вот, старик, на какие напитки перешел твой покорный слуга и почитатель Геннадий Карпухин, — проговорил Генка и залпом осушил кружку.

— Напиток хаять нельзя — добрый. А в такую жарищу — самая благодать, — похвалил квас Цезарь.

— И я про то же самое, друг дорогой, хоть поэт и утверждал совсем иное по поводу взаимоотношений класса и кваса. Но ведь мы-то не класс, а орудие в руках класса…

— Философствуешь по-прежнему?

— По-прежнему,

и даже еще больше, — заметил я.

— А что ж остается делать? Еще, что ли, по одной? Эй, земляк, — крикнул он в раздаточное окно. — Не найдется второго графинчика?

В окне показалось лицо солдата.

— Чего орешь, не в лес пришел, — осек он Генку.

— Милый, ты уж лесом-то не пугай. Сообрази-ка лучше еще один графинчик. Со льда, дорогуша… Понимаешь, гостя принимаем. Из соседней части. Не ударь в грязь лицом, гвардеец… Мы к тебе, с твоего позволения, еще ужинать придем. С другом. Можно, да?

Солдат махнул рукой:

— А куда же вы денетесь? Приходите. Нынче по раскладке гидрокурица с толченой картошкой. Вкуснятина!

Солдат скрылся, оставив нас в неведении по поводу второго графина. Однако вскоре вышел с большущим запотевшим от холодного кваса бидоном.

Генка чуть не подпрыгнул от радости.

— Видал! — торжественно воскликнул он, обращаясь к Цезарю. — Видал, как танкисты гостей встречают? Хлебного квасу от пуза! Спасибо, земляк, — он похлопал по плечу солдата, принимая у него бидон. — Присаживайся с нами. Люблю, брат, людей, для которых моральный кодекс — высшая норма поведения.

Солдат улыбнулся.

— Да уж вы тут сами попотчуйте гостя, у меня дело стоит.

Солдат уже собирался уйти снова на кухню, но Генка его остановил.

— Слухай, земляк, хоть ты в основном блюдешь моральный кодекс, но я тебя все же попрошу: искореняй ты из языка своего грубые слова. Это же некрасиво, милый, камбалу, почти благородную в общем-то рыбу, гидрокурицей называть. А толченая картошка — это, по-твоему, звучит? Она называется пюре. Понял? Может, повторить по буквам?

— Я вот сей же час дежурного покличу, он тебе растолкует по буквам, — сердито сказал солдат и решительно скрылся за дверью кухни.

— Вот так, старики, и начинаются локальные войны, — подытожил Карпухин.

— Я про тебя в газете читал, Гена. Здорово Валерка расписал, как ты на пожаре отличился. Ну, думаю, переменился Карпухин, а ты без баланды не можешь, — сказал Кравчук. — Тяжело тебе будет, помяни мое слово.

— Друг мой дорогой, да разве я ищу легкой жизни? «Покой нам только снится». Это про нас товарищем Блоком сказано. Давайте-ка лучше, старики, зальем жажду народным напитком и, как любит выражаться наш сержант, на полусогнутых отсюда.

— Боишься с дежурным объясняться? — уколол Генку Кравчук.

— А думаешь, нет?

По времени футбольный матч должен был уже кончиться, но со стадиона доносились крики, свист. Судя по всему, игра оживилась.

Кравчук с откровенной грустью в голосе сказал:

— Не знаю, ребята, увидимся ли еще? Ты, Валерка, черкни пару слов, как на место приедете. Запиши Маринкин адрес.

Генка не удержался от очередной реплики:

— Настоящие кандидаты в студенты визитными карточками заранее запасаются…