Поцеловать осиное гнездо
Шрифт:
Надеюсь, твоя книга продвигается. Я храню, как драгоценность, воспоминание о том солнечном утре в Сиэтле, когда ты впервые поделился со мной своим замыслом. Я тогда постоянно повторят про себя: «Он рассказывает мне сюжет своей новой книги. Той, которую еще не начал!»
Спасибо за многие мои сбывшиеся мечты. Спасибо, что посмотришь этот фильм, если найдешь время. Даже если бы мы никогда не встретились, я бы очень гордилась уже тем, что Сэмюэл Байер провел несколько часов, смотря мой фильм. Говорю это от чистого сердца.
Я тут же вставил кассету в видеомагнитофон.
Фильм начинался
– «Сэмюэл Байер – ужасный писатель! Он также был ужасным учеником в школе. Меня удивил успех его заурядных неглубоких триллеров». – Мой (и Паулинин) старый учитель английского мистер Трезвант намазал гренок и, вздохнув, качает головой. Он в купальном халате с узором, напоминающим обои пятидесятых годов. Ворот халата раскрыт у горла, и торчащая из халата тощая шея со стариковскими складками кожи кажется жалкой и отталкивающей. На груди видна стайка родинок, которых учениками мы никогда не видели, так как мистер Трезвант всегда застегивал рубашку до самой верхней пуговицы. Он осторожно откусил гренок. Упало несколько крошек, но он не заметил. Как Вероника заставила этого чопорного брюзгу появиться перед камерой в халате и пижаме? Один из самых сдержанных людей, каких я только видел, здесь он выглядел бродягой во второразрядном мотеле по одиннадцать долларов за ночь, где-нибудь в захолустье.
Он расхаживал, вовсю ворча и жалуясь. Блестящим трюком Вероники было снять его таким образом, что через какое-то время уже не веришь ни единому его слову. Этот старик – просто отвратительная пародия на человека. С какой стати выслушивать его мнение о чем бы то ни было, а тем более верить?
За кадром голос Вероники спрашивает:
– Как же вы не гордитесь, что один из ваших бывших учеников стал всемирно известным писателем?
Трезвант ухмыляется:
– Я не считаю своей заслугой воспитание посредственности. – Он отводит взгляд и снова откусывает гренок. Опять падают крошки. Одна прилипает в уголке рта. Он не замечает. Камера задерживается на нем. Это убийственный трюк, потому что все в этом человеке – его претенциозный тон, несвежий халат и небритая физиономия – дышит именно посредственностью.
Бесстрастный голос Вероники:
– Вы хотели бы услышать, что говорит мистер Байер о вас?
При этом старый педант замирает, разинув рот. Гренок выпадает, глаза прищуриваются. Несомненно, он думал, что только ему она позволит вещать и раздавать пощечины. Нет, Яго.
Но здесь фильм гаснет! Что же, черт возьми, сказал Байер о Трезванте?
Снова появляется картинка. Я в гостиничном номере в Сиэтле натягиваю розовые носки. Когда мы вместе разъезжали по стране, Вероника всегда носила с собой миниатюрную видеокамеру. После первых двух дней я уже не обращал на это внимания, так как камера стала вроде ее третьего глаза – она постоянно что-то снимала.
Натянув носки, я сел и улыбнулся.
– Школа? В школе я лишь усвоил, что мне не нравится. На то школа и есть – она учит, чего следует избегать в последующей жизни. Деление клетки, параболы, полное собрание сочинений Джорджа Бернарда Шоу... всякое такое.
В кадре запряженная лошадьми повозка, катящая по венской Рингсштрассе. Я знал эту прекрасную улицу по одному из моих свадебных путешествий – в данном случае с Кассандриной матерью.
Я случайно упомянул Веронике, что и по отцовской, и по материнской линии родом из Вены. Она это запомнила. И разыскала моего двоюродного дедушку Клауса и его обожаемую толстую женушку
На колокольне собора Св. Стефана они говорили о Байере, который помог перестроить церковную крышу, когда союзники разбомбили ее в конце Второй мировой войны. За обедом с «тафельшпицем» в отеле «Венгерский король» они рассказывали про нашего дальнего родственника, бывшего любимым портным Густава Малера.
Любые семейные воспоминания – это стая маленьких историй, которые периодически попадают под винт Истории. И семья Байеров не являлась исключением. Хотя номинально я оставался темой ее фильма, Вероника решила нарисовать более широкую, более панорамную картину. Переносясь во времени и пространстве, от удивительного к заурядному, она смогла создать одно из тех гигантских полотен, что изображают целое сражение, или Вавилонскую башню, или один день из жизни большого города.
Когда речь снова зашла обо мне и моей жизни, Вероника на экране интервьюировала людей и показывала события, которые сам я давно забыл. Я то и дело растерянно моргал или громко восклицал: «Верно! Боже, я все это забыл!» Я был совершенно околдован, и не только потому, что мне показывали на экране мою собственную жизнь. Вероника так точно и безошибочно выбрала стиль повествования, что в результате получилась самая исчерпывающая и прелестная биография, о какой только можно мечтать. Это меня опечалило, потому что блестяще высветило одну из сторон личности Вероники Лейк, о которой я не знал и которой мог только восхищаться. Как мне хотелось, чтобы наши отношения сложились иначе! Какое замечательное любовное письмо! Трагедия заключалась в том, что его сочинила женщина, которой почти удалось напугать меня.
Фрэнни наблюдал, как я сную туда-сюда из машины в дом и обратно, нося коробки и сумки, полные таинственной снеди, которой я надеялся вывести его из его тысячелетней спячки.
В хорошем супермаркете в Крейнс-Вью я купил изрядный запас продуктов в надежде, что при одном взгляде на них Фрэнни ощутит прежнее вдохновение и поможет мне в приготовлении нескольких баснословных ужинов.
Когда я в третий раз прошмыгнул туда-сюда, он в своей бело-зеленой пижаме последовал за мной к машине.
– Что все это такое?
– Возрождающий суп.
– Что ты хочешь сказать? – Он сцепил руки за спиной и стоял, съежившись, в помятой пижаме, растрепанный, похожий на питомца известного заведения из «Пролетая над гнездом кукушки».
Я выволок из машины огромную сумку с продуктами.
– Фрэнни, ты заметил, как я надрываюсь, таская эти продукты? Тебе не хочется присоединиться?
Затащив все на кухню, я отодвинул Маккейба, сказав, что он может вернуться, когда все будет готово. Это заняло некоторое время, так как блюда должны были хорошо смотреться и поднять Маккейбу настроение. Я постарался. Когда все было сделано, мне показалось, что мое угощение выглядит чертовски здорово.
За несколько минут до этого зазвонил телефон, но я решил не подходить к телефону. Когда я вышел из кухни, Фрэнни громко смеялся в трубку. Услышав, что кому-то он отвечает не односложно, а полными предложениями, я ощутил радостное волнение. Кто бы это мог так рассмешить его сегодня?
Маккейб в одиночестве говорил по своему мобильному телефону с искренней счастливой улыбкой на лице и сделал мне знак, чтобы я чуть-чуть подождал.
– Он тут, ваш герой, только что вышел из кухни. Готовит что-то таинственное и не дает мне смотреть. Хотите поговорить с ним? – Фрэнни зажал трубку рукой: – Это Вероника.