Поцелуй Арлекина
Шрифт:
– Подмочен, – вставил карлик и разразился вдруг хохотом.
Джентльмен укоризненно взглянул на него.
– Перестаньте, Сульт. Вы сами джокер и потому считаете, что цифры от дьявола, – сказал он.
– Как же я могу еще считать? – спросил Сульт ехидно, нимало, однако, не обидевшись на странный намек.
– Не цепляйтесь к словам. Вы, между прочим, еще эгоист и вот почему вы здесь.
Карлик перестал улыбаться.
– Это свойство нашей породы, – сказал он. – Но я что-то не понял мысль. Почему я здесь?
Джентльмен вдохновился.
– Эгоизм есть не
Тот кивнул.
– Отлично. Так вот. Эгоизм может быть и прикрыт: заботой об обществе, страхом, искусством, деньгами. Но в основе это лишь поводы, причина же – он. Он – большой палец руки; все прочие без него бессильны.
– Это, конечно, не ново, – сказал Карл. – Что касается хиромантии…
– Да! Да! – запальчиво перебил джентльмен. – Это именно старо! Ветхо! Я бы даже сказал – вечно. Больше того. Я уверен, что вся ошибка – заметьте, я признаю ошибку – кроется где-то здесь.
– Где же? – спросил Сульт.
Он шагнул к столу (посреди гостиной был большой стол с грудой яств, батареей бутылок и тем изяществом сервировки, которое выдает усердие женских рук) и взял грушу. Я прикрыл дверь, ожидая, что дальше. На меня не смотрели.
– Да, вот именно: где? – поддержал Карл.
Скрутив ноги штопором, он взирал вверх капризно, как нищий принц.
– Пьер уже сочинил теорию, – раздался вдруг низкий контральто в углу. Женщина усмехнулась, встретив мой взгляд.
Она была в чалме и шальварах восточного кроя. Узкие лодочки голых ступней (сидела она по-турецки) белели на фоне пурпурной ткани. Мне почему-то казалось прежде, что у ней не прикрыта грудь. Но нет, на груди был повязан платок, и бюстгальтер был нужен разве лишь гарпиям кресла.
Джентльмен осклабился.
– Глэдис права, – сказал он. – Но это не я сочинил: я сделал вывод. Город самоубийц – удивительно броская тема. Рекламы ее подхватили, опошлили и ославили. Но вот парадокс и факт: к нам едут все меньше и меньше. И едут, гм, совсем не за тем, за чем надо. Вот вы, – повернулся он вдруг ко мне. – Вы приехали, сударь, чтобы расстаться здесь с жизнью? Нет? – Он строго свел брови.
– Нет. – Я слегка поклонился, сделав вперед шаг. – Я надеюсь, что здесь…
– Вы видите! – Пьер вскинул руку, словно конферансье на сцене. – Он надеется! Браво! Мы тоже надеемся. Мы вечно полны надежд. Мы питали надежду, что людям будет приятно кончать с собой здесь, без помех, не мешая другим. Безумие. Мы забыли про эгоизм. Но в нашем мире это – условие смерти так же, как жизни. Никто ничего не делает даром, просто так. И хорошо. Иначе бы мир сломался. Довольно взглянуть на обряд похорон.
– Смягчив ужас смерти, скрыв ее мрачный вид, венки умножают торжественность церемонии, – отчеканил карлик с серьезной миной.
Глэдис прыснула. Пьер дернул плечом.
– Но ведь это ложь, – сказал он. – Это та ложь,
Я с любопытством слушал этот спич в пользу мертвых. Карл, однако ж, прикрыл глаза и не спешил отвечать. Красный репс кресла оттенял белизну его щек. Они глубже еще ввалились, а челюсть, напротив, выступила углом. Он казался усталым.
– Не знаю, – медленно сказал он. – Вы, Пьер, француз. И это все очень в духе французов. Они придумали академию, гильотину и сумасшедший дом. Они любят норму. Только Паскаль видел пропасти под ногами. Но и он сочинил арифмометр.
– Он был юн, – вставил Сульт. – Потом он одумался.
– Вы о чем? – удивился Пьер.
Он застыл у стола, строго глядя на них.
– Он вам вышлет букет из алых и белых роз, – хихикнула Глэдис.
– Вздор. – Карл слегка улыбнулся. – Хочу уточнить понятия. Смерть, эгоизм, статистика… Слишком уж просто. Город не дом. В нем не может быть все в порядке.
– Золотые слова, – буркнул Сульт.
Он держал грушу в руке и с ней был похож на китайский кумир. Пьер кивнул.
– Вспомните, – продолжал Карл. – Кий, Ромул, Кадм; Амфион, основатель Фив.
– Нижних, – уточнил опять Сульт.
– Ну да, Нижних… Разве их трогал успех? Или цель дела? Лира двигала камни, трубы крушили Иерихон. Но смысл событий был чужд умам – так же, как и теперь. Рабы стерегли амбары, чтоб соседи не скрали хлеб. Все прочее – миф, тлен, мечта. Феллахи работают, нам дана праздность. Возможно, Веблен не ошибся: культура – удел богачей. Но последнего слова нет. – Он вздохнул и стал гладить пальцами груди гарпий. – Новый Завет был уж стар, – сказал он, – когда Ниневия явила небу свое величье. Смелые мысли новы их провозвестникам – но уже были в веках, возможно, вчера. Ирония сфер: маятник ходит взад и вперед. Движенье бежит по кругу… Вы не знаете, Сульт, – он открыл глаза, – почему в пессимизме есть радость, чуждая энтузиастам?
Сульт поднял бровь и куснул грушу.
– Если так, – заметила Глэдис, – то наш друг лама Бе, должно быть, прав.
– Ваш друг? – спросил я.
– Вы его знаете?
– Слышал.
– Он приехал вчера. Карл смотрел его документы.
– Вот как! И что же?
– Документы в порядке.
– А. – Признаться, я скрыл волнение. – Что он тут делает?
– Лама? О! – Она опять засмеялась. – Что-то ужасное. Ни за что б к нему не пошла. Бедные самоубийцы!
– В чем же он прав?
– В чем он прав?., ах да! Он верит в возможность загробья.
Говоря, она вынула из-под колен ступни и теперь устроилась в позе Z. Ее тело было тонким и гибким. На меня она взглядывала через плечо.
– А вы сами верите в смерть? – спросил я.
– Пожалуй, – серьезная складочка омрачила ей лоб.
– Занятно.
– По крайней мере, глупо не верить, если решил умереть.
– Разве вам это грозит?
– Едва ли скоро. Но все же смерть – это отдых. А не блужданье впотьмах.
– Лама сулит блужданье?
– Да, и не только. Вы знаете о Бардо?