Поцелуй Большого Змея
Шрифт:
Кифу опять стало заносить в назидательность, и я поспешил отойти в сторону, к большой соляной глыбе, белевшей с другой стороны мыса. Моя нога поскользнулась на гладком торце валуна, я потерял равновесие и врезался прямиком в соляную глыбу. К моему удивлению, она оказалась не твердой, а податливо мягкой, и к тому же вдруг заговорила знакомым голосом:
– Молодец, Шуа. Молодец!
Говорящая соль, что за наваждение? Как такое может быть? Я тряхнул головой. Наваждение рассеялось. Передо мной вместо скалы стоял учитель Енох.
– Молодец, Шуа, – в третий раз повторил он. – Зови своих товарищей,
– Как ты его нашел? – прошептал Кифа, когда мы, усевшись в тени скалы, поджидали Шали, спешащего к нам с левого мыса.
– Случайно получилось. Поскользнулся и попал прямо на него.
– Иди ты, – Кифа округлил глаза. – Тут не бывает случайностей.
– Но я ничего не делал. Все вышло само собой.
– Свет вывел тебя на Еноха. Свет ведет тебя, как ребенка на помочах. Пока не повзрослеешь.
– О чем вы шепчетесь? – строго спросил учитель Енох. – Сосредоточьтесь на дыхательных упражнениях.
Мы замолчали и послушно принялись вдыхать и выдыхать воздух, готовя тело к нагрузке. Прибежавший Шали уселся рядом и принялся выполнять упражнение вместе с нами. Его шумное дыхание мешало мне сосредоточиться.
– Итак, Шуа, сегодня ты начинаешь первое практическое занятие по нахождению желтой линии, – негромко произнес Енох.
Он сидел перед нами прямо на песке, прикрыв голову краем белой накидки. Как я мог спутать его с соляным столбом – совершенно непонятно.
– Твои товарищи уже провели немало часов в этой бухте, и послужат тебе живым примером, как надо выполнять упражнение, или, – тут он сделал многозначительную паузу, – как не надо. Но начнем с традиции.
Традиция, полученная нами от скороходов царя Соломона, гласит: желтые линии гуще всего гнездятся над водой. Моря, реки, озера, ручьи – вот где легко отыскать желтую линию. Почему их больше над водой, чем над сушей, мы не знаем – традиция умалчивает. Вот так – и все.
Во время моих передвижений я первым делом ищу воду и начинаю двигаться вдоль линии, даже если мне нужно в противоположную сторону. Линия никогда не проходит одна – она всегда пересечется с другой линией, или пойдет возле нее. Как только я отыскиваю нужное мне направление – сразу перескакиваю с линии на линию и продолжаю бег. В общем, так получается куда быстрее, чем изначально выискивать подходящий курс.
Кифа и Шали многозначительно переглянулись, и я понял, что учитель Енох рассказывает малоизвестные вещи.
– Когда ты найдешь свою линию, Шуа, ты должен вспрыгнуть на нее сердцем и держаться изо всех сил. Пока сердце слышит свою линию и согревается ею, никакие ветры не смогут сбить тебя наземь. Если линия взята верно, ты почувствуешь вот тут, – Енох положил руку на солнечное сплетение, – горячий уголь. Не раскаленный, а горячий. Если начнешь отклоняться в сторону, тепло начнет пропадать, пока вовсе не исчезнет. Линию нужно держать сердцем, не умом, не опытом, не знаниями – только сердцем. Это дар Всевышнего, Он тебя им наградил – или не наградил.
Учитель Енох замолк, переведя взгляд на Шали и Кифу, словно ожидая возражений, но те молчали.
– Сейчас я покажу вам, как нужно перемещаться по линии. Не для подражания, подражать вам еще рано.
Он снова замолк и особенно выразительно
– Ваша задача удержаться на поверхности воды и сделать несколько шагов. Не больше. Все понятно?
– Понятно, – хором отозвались мы.
Енох медленно поднялся на ноги и двинулся прямо в море. Три или четыре шага, отделявшие его от кромки воды, он сделал так безмятежно, словно перед ним простиралась не играющая бликами, слепящая водяная гладь, а хорошо утоптанная дорога. Когда его правая нога оказалась над водой, он слегка подпрыгнул, словно поднимаясь на ступеньку, и левой ногой с силой оттолкнулся от берега.
Несколько лет назад в Эфрате выдалась особенно холодная зима. Помню, как отец замазывал глиной щели нашего домика, как раз за разом отправлялся в рощу рубить дрова для печки. С каждым днем становилось все холоднее, студеный ветер обжигал щеки. Мать сшила мне плащ с меховым подбоем и теплую шапочку, но ветер забирался и под них. Печка в нашем домике топилась с утра до вечера, и Шунра не отходила от нее, рискуя опалить шерсть о горячие камни.
Однажды утром выглянув за дверь, я не узнал ни нашу рощу, ни поляну вокруг домика. Все было покрыто слоем белой муки.
– Это снег, – объяснила мама. – Когда становится очень холодно, свет там, высоко наверху, замерзает и падает на землю в виде белых холодных снежинок. Пойди, поиграй немножко.
Я послушно пошел гулять, но скоро вернулся. В пальцы ног и рук кто-то безжалостно втыкал острые иголки, нос отвердел и ныл, будто невидимая рука крепко ухватилась за него двумя пальцами, а уши немилосердно щипало. Я подумал, что заболел, но в тепле боль быстро прошла.
Снег лежал три или четыре дня, и за это время мальчишки накатали между домов длинные полоски черного блестящего льда. Если разбежаться и прыгнуть на такую полоску, то можно было с веселым свистом прокатиться десять, а то и двадцать локтей.
Енох заскользил по поверхности моря, словно по ледяной полоске. Отталкиваясь то левой, то правой ногой, он за несколько секунд домчался до выхода из бухточки, к тому месту, где оба мыса сходились, и две зеленовато-сиреневые скалы образовывали небольшой проход, ведущий в сияющую глубину моря. У самого прохода Енох не снижая скорости, вдруг прыгнул влево локтя на четыре. Мне показалось, что он сейчас упадет, но Енох каким-то чудом продолжил скольжение, затем с силой ударив правой ногой о воду, крутнулся волчком и понесся обратно к берегу.
– Вот это мастер, – воскликнул Кифа. – Вот это скорость! Я такое вижу в первый раз.
– Подумаешь, – скривился Шали. – Я тоже так умею.
– Ты! – задохнулся Кифа. – Ты просто хвастун и трепло.
– Сам ты трепло! – отозвался Шали. – Вот сейчас посмотрим, кто хвастун, а кто неумеха.
– Посмотрим, посмотрим, – в тон ему отозвался Кифа.
С приближением Еноха перебранка прекратилась. Он подлетел к берегу и легко выскочил на него, словно спрыгнув с невидимой ступеньки, на которую взобрался, отправляясь в море. Он даже не запыхался и не замочил полей хитона, только его голые ноги до самых колен покрывали искрящиеся капельки.