Поцелуй Большого Змея
Шрифт:
Он помолчал немного и добавил:
– Как же узнать, кто идет путем Света, а кто лишь притворяется? Если у человека заносчивый вид, и он наполнен желаниями, словно гранат зернами, поведение его манерно и устремления похотливы, – знай, он даже не приблизился к обочине дороги.
Ученики зашелестели, словно крона дерева под порывом ветра. Вестник прикрыл лицо полой плаща. Урок, по-видимому, закончился, но я не успел этого увидеть, потому что оказался в другой комнате.
Женщина благообразного вида с преисполненным достоинства лицом накрывала на стол. Ей помогала молоденькая смешливая девушка. Все ее веселило, и она
– Хватит, хватит дурачиться, Марта, – наконец не выдержала женщина. Но упрек был произнесен так сердечно, что девушка не обратила на него внимания.
– Да что я могу поделать, мама, если меня все смешит! Погляди, какая забавная загогулина на хлебе, – и она указала тоненьким пальчиком на завиток, напоминающий хвостик.
– Ничего забавного, – женщина поправила хвостик, и он тут же отломился.
Марта зашлась от хохота.
– Ну будет тебе, будет, – с улыбкой произнесла женщина, кладя отломанный хвостик между хлебами. – Принеси побольше соли. В прошлый раз всем не хватило, и отец очень расстроился.
– Это Саломея, жена Вестника, – раздался голос Терапевта. – И ее старшая дочь, Марта. Младшая дочь, Мирьям, воспитывается в отдельном флигеле на столбах, не проводящих нечистоту. С момента рождения она никогда не выходила за пределы дома. Мирьям – единственная девушка в Галилее, воспитанная в полной святости. Вестник возлагает на нее большие надежды.
Дверь в комнату отворилась, и на пороге возникла девочка, одетая в белое платье. Темная полупрозрачная вуаль скрывала ее лицо.
– Ты звала меня, мама?
– Да, Мири. Благослови, пожалуйста, хлеб.
Девочка осторожно перешагнула порог. Она явно опасалась к чему-либо прикоснуться. На длинном столе, занимавшем центр комнаты, аккуратно лежали свежевыпеченные хлеба, прикрытые белой тканью.
– Марта, будь добра, сними салфетки, – попросила девочка в белом.
Марта быстро выполнила просьбу сестры, и Мирьям принялась за благословения. Она протягивала руки над каждым хлебом и что-то шептала. Что именно, я не мог разобрать, вуаль скрывала ее губы. Я видел, как медленно шевелились тонкие пальцы, как поблескивали миндалевидные розовые ноготки. Девочка легонько раскачивалась, и мне показалось, будто от ее ладоней исходило сияние. Присмотревшись, я понял, что это был все тот же блеск покрытых лаком ногтей.
Закончив благословения, Мирьям вернулась к порогу:
– Что-нибудь еще, мама?
– Нет, спасибо, дочка. Отец остался доволен твоей вчерашней работой. Он говорит, что два ученика сдвинулись с мертвой точки.
– Да, он послал мне весть, и сегодня я постаралась усилить действие. Но, знаешь, мама, ведь мой вчерашний успех – просто случайность! В комнату залетел шмель, я испугалась, хоть и не подала виду, но сбилась с ровного хода мыслей. А потом, когда вспоминала, как произносила благословение, поймала себя на неточности. Отец уверен, будто из-за нее все и получилось.
– Замечательно, Мири! – воскликнула Саломея. – Отец знает, что говорит.
– Но, мама, как же так! Разве может быть в нашем деле случайность? Когда я думала, настраивалась и собиралась с мыслями, у меня получалось куда хуже. А сейчас из-за какого-то дурного шмеля раз – и удалось.
– Не волнуйся, дочка, – Саломея сделала было движение к Мирьям, словно пытаясь обнять ее, но остановилась
– Все равно обидно, – Мирьям покачала головой. – Получается, не я иду по дороге, а меня ведут. В какую сторону ни ступлю – все равно хорошо.
– Эх, дочка, – вздохнула Саломея. – Чистая моя душа. Ты просто не понимаешь, что такое ступить в сторону. Для большинства живущих твои проступки считались бы величайшими достижениями.
– Не стоит так говорить, мама, – Мирьям чуть поклонилась лежащему на столе освященному хлебу и вышла из комнаты.
Нити тумана снова закружились перед глазами. Я уже понял: так в памяти камня отделяется один отрывок от другого. Когда туман рассеялся, я снова увидел ту же самую комнату.
Вестник восседал во главе стола, вокруг которого чинно сидели ученики. По правую руку от Вестника расположился юноша с молодой курчавой бородкой. Ее коричневые блестящие завитки напоминали детские локоны. На лице юноши выделялся нос – заостренный, точно клюв хищной птицы. Мягкие усы прикрывали тонкие, плотно сжатые губы.
За спинкой кресла Вестника стояли два мальчика, похожие друг на друга, как две капли воды.
– Это три сына Вестника, – раздался голос Терапевта. – Старший, Яков, приехал на каникулы из Кумрана. Он идет путем воинов и достиг больших успехов. Два близнеца пока проходят обучение в отцовском доме. Их тоже ожидает обитель. Трапеза только что закончилась, видишь, на столе не осталось ни крошки хлеба. Галилейский Вестник пытался ввести в кругу учеников трапезу, подобную кумранской. Для этого он силился поднять святость хлеба всеми доступными способами. Сейчас ты видишь Вестника в минуты наивысшего подъема, самого благоприятного стечения обстоятельств. Все с ним, и все у него. Но ессей должен знать, что Свет не зря поднимает его на высоту. Вслед за ней обязательно следует испытание падением.
– И что получилось из освященной трапезы? – с интересом спросил я. – Действительно, почему в Галилее или в Эфрате нельзя питаться таким же образом, как внутри стен обители?
– Скоро увидишь, – вместо ответа пообещал Терапевт, и его тон не предвещал ничего хорошего.
– Отец, – начал старший сын Вестника, – почему ты так резко настроен против римлян? Погляди, сколько пользы они приносят нашей стране. С тех пор, как в Иерусалиме восседает римский наместник, вместо старых разбитых дорог построены новые, мощенные камнями. Через реки наведены мосты, в каждом городе разбиты широкие рыночные площади. Разве ты не видишь, что под управлением римского префекта Иудея процветает!
– Сынок, – горько усмехнулся Вестник. – Я могу лишь позавидовать твоей отстраненности от дел земных. Духовная жизнь в обители наложила на тебя отпечаток. Ты уже плохо представляешь, что творится за стенами Хирбе-Кумрана. Дороги, которые построили римляне, нужны им для быстрой переброски войск. Мосты – для взимания пошлины. А рынки – для театров с непристойными представлениями и для домов блудниц.
– Отец, ты преувеличиваешь. Я сам видел десятки крестьянских повозок на новых дорогах. Пошлина, взимаемая за проезд, мизерна, а мосты значительно сокращают путь. Что же касается площадей, честно говоря, я не заметил на них ни театров, ни блудниц.