Поцелуй Большого Змея
Шрифт:
Вестник оторопело поглядел на жену.
– Саломея, Саломея! – его правая рука стала снова опускаться на ее лоб, как вдруг Саломея дернулась и, не раскрывая глаз, попыталась поймать зубами пальцы мужа.
Вестник отдернул ладонь, Саломея обеими руками ухватилась за нее и, рыча, снова потащила в рот. Ее тело выгнулось дугой: только пятки и затылок касались постели.
Завязалась борьба. Вестник прикрутил жену простыней к кровати. Потом долго водил ладонями вдоль рук и ног, кружил над животом, расправлял невидимые складки вокруг головы и сердца.
Спустя час Вестник в изнеможении опустился на пол рядом с кроватью.
– Саломея, Саломея, – еле слышно проговорил он. – Что будем делать, Саломея? У меня ничего не получается.
Тишина была ему ответом. За окном стемнело, ночь опустилась на Галилею. Вестник зажег светильник и продолжил лечение.
Безрезультатно. Под утро Вестник уселся на пол и погрузился в глубокую задумчивость.
– Нет выхода! – наконец прошептал он. – У меня просто нет другого выхода.
Он решительно поднялся с места, подошел к шкафу, достал крохотный глиняный кувшинчик, вытащил деревянную пробку и вылил содержимое в рот жены.
Тело Саломеи задрожало, глаза распахнулись.
– Йоханан! – захрипела она, словно невидимые руки сжимали ее горло. – Спаси меня, Йоханан. Он внутри, он давит, не дает говорить и думать.
– Кто это он?
– Огромный змей зеленого цвета, он сидит у меня в животе и не подпускает… – Саломея захрипела и смолкла.
– Куда не подпускает, куда?
– К рукам, – каждый звук давался ей с трудом, – к языку, к глазам. Я пленница внутри своего тела. Я… – она вновь замолкла.
Вестник смочил ее губы остатками содержимого кувшинчика.
– Спаси меня, Йоханан, – захрипела Саломея. – Умоляю, спаси, спаси, спаси!..
Ее голова дернулась, глаза затворились, а тело выгнулось дугой. Вестник в отчаянии ударил себя в грудь кулаком, затем простер руки над телом жены и что-то быстро зашептал, мученически кривя рот.
Саломея обмякла, опустилась на кровать, голова бессильно упала набок. Вестник протянул руку ко лбу жены, но та, приподняв верхнюю губу, тихонько зарычала.
С этого момента картины стали менять одна другую с лихорадочной быстротой. Они уже не выплывали из тумана, а словно проступали одна сквозь другую.
Вот девушка с лицом, прикрытым вуалью, благословляет чашку с супом, а Марта пытается кормить им рычащую Саломею. Суп выливается изо рта, Марта, плача, пытается влить хоть что-нибудь, но мать плюется и фыркает. Марта силой открывает рот и вливает ложку за ложкой все содержимое чашки.
– Но ведь этого недостаточно! – восклицает девушка с вуалью. – Она умрет от голода!
– Мири, Мири, – плачет Марта. – Я не выдержу, я умру вместе с ней.
– Не говори глупости. Отец послал весть в Кумран. Сам Верховный Терапевт обещал прийти на помощь. Нужно надеяться на лучшее. Налей еще чашку.
Девушки отступают назад, и сквозь них проявляются мужские фигуры. Человек в белом плаще с капюшоном стоит возле кровати Саломеи. Рядом с ним
– Глава направления, – уважительно произносит Терапевт. – Мой учитель и наставник. Умер два года назад в возрасте ста десяти лет. За всю свою длинную жизнь он всего два или три раза выходил за пределы обители. Тот раз, который мы сейчас наблюдаем, был последним.
Глава направления передает Вестнику глиняный горшочек, и тот наносит жирно блестящую мазь на лоб и веки Саломеи. Безрезультатно. Юноша, помощник главы направления, расставляет вдоль стен семь светильников и зажигает их. От светильников исходит густой пряный запах. Саломея чихает, морщится, но продолжает скалить зубы.
День сменяется ночью, утро освещает осунувшееся лицо Вестника, а глава направления все пробует и пробует помочь Саломее. Наконец он сдается.
– Заговоренный плод уже стал частью плоти. Теперь их невозможно разделить. Если бы на ее месте был мужчина, он бы давно умер. На женщин это заклятие действует по-другому. Поэтому твоя жена еще жива.
– Что же делать?! – горестно восклицает Вестник.
– Ничего, – отвечает глава направления. – Перестаньте ее кормить. Дайте душе Саломеи спокойно соединиться с Вышним Светом.
Из-за неплотно прикрытой двери, выходящей на половину Мирьям, раздается рыдание. Дверь открывается на ширину ладони, сквозь образовавшуюся щель я могу смутно разобрать очертания головы девушки. Вуаль отброшена, распущенные волосы падают на плечи. Помощник главы направления поворачивает голову и замирает. Ему хорошо видно лицо девушки, и оно производит на него такое впечатление, что горшочек с благовониями падает из его рук и разбивается вдребезги.
Вечер в большой комнате дома Вестника. Возле длинного стола сидят только хозяин дома и Марта. Сквозь окно видно, как солнце медленно скрывается за склоном горы, густо поросшим дубовым лесом.
– Но ведь ты мечтал об этом, отец, – говорит Марта. – Ты столько раз повторял, что братьев ждет обитель, и вот глава направления забрал их с собой. Почему же ты грустишь?
– Мой дом опустел, – мрачно произносит Вестник. – Старший сын погиб, жена скончалась, а близнецы уже никогда не вернутся в Галилею.
– Как не вернутся? – со страхом спрашивает Марта.
– Даже если они и появятся в этом доме, они будут совсем другими людьми. Обитель меняет человека. Прошлое вымывается из памяти, точно соль. Я знаю, как учителя Кумрана преображают юношей. А дочери… Я очень люблю тебя и Мирьям, но дочери – это не сыновья. И кроме того, без вашей мамы… – он замолчал, затем сплел вместе пальцы и хрустнул ими. В тишине пустого дома хруст прозвучал оглушительно. – Без вашей мамы я только половина человека. Она забрала с собой лучшую часть моей души. Ту, что была привязана к ней, что оплелась вокруг ее души, словно плющ вокруг дерева. Они стали нерасторжимы, и ушли вместе.