Поцелуй Крови
Шрифт:
– Прости.
Она больше ничего не сказала, но прислонилась к нему, опираясь на его тело… и это
само служило достаточным объяснением: что бы ни произошло, его вины в этом нет.
Бутч закрыл глаза и обнял ее, поглаживая спину.
– Что стряслось?
Рассказ вышел обрывистым: молодая женщина… газон в «Убежище»… изувечена…
Хэйверс оперировал… все равно умерла… без имени, никакой информации, без семьи.
Боже, ему было ненавистно, что его драгоценная
И, п.с. – в жопу ее брата.
– И сейчас я не знаю, что делать с ней. – Марисса, задрожав, выдохнула. – Я просто…
кажется, что я сделала недостаточно, пока она была жива, а сейчас она ушла и… я знаю, она
абсолютная незнакомка, но это неважно.
Бутч хранил молчание, позволяя своей супруге продолжить… и в ожидании он
подумал… черт, ему знакомо это чувство необоснованной ответственности. Во времена его
службы в убойном отделе ОПК, он чувствовал то же самое по отношению к каждой жертве.
Удивительно, как незнакомцы порой становятся своеобразными родственниками.
– Это так несправедливо по отношению к ней. Все это. – Марисса повернулась к
сумочке, достала клинекс и высморкалась. – И я не хотела ничего рассказывать тебе, потому
что ты был очень занят…
– Неверно, – прервал он ее. – Нет ничего важнее тебя.
– Но…
Он повернул ее лицо к себе.
– Ничего на свете.
Когда Марисса снова заплакала, он смахнул слезы с ее щек.
– Как можно сомневаться в этом?
– Не знаю. Мысли путаются. – Она прижала платок к носу. – И я пришла сюда, потому
что ты постоянно посещаешь это место.
Окей, его сердце растаяло от нежности.
– Помогло?
Она слегка улыбнулась.
– Ну, это свело нас вместе, разве нет?
Устроив Мариссу возле себя, он обнял ее и уставился на ряды скамеек, ведущих к
величественному алтарю с золотым крестом и двадцатифутовой статуей Иисуса на распятии.
Благодаря уличному освещению витражное стекло сияло в огромных рамах, протянувшихся
ввысь до готических контрфорсных35 арок. И приделы, посвященные почитаемым святым,
мерцали от множества молельных свечей, зажжённых полуночными посетителями,
мраморные статуи Девы Марии, Иоанна Крестителя, архангелов Михаила и Гавриила дарили
благодать всем страждущим.Он не хотел, чтобы его супруга страдала, но также испытывал
облегчение, что она обратилась к нему. Будучи связанным мужчиной, первым его инстинктом
была защита своей шеллан, а ее отстраненность, пусть она и продлилась всего день,
ощущалась подобно ампутации.
– Иянехотелаговоритьиззатвоейсестры.
– Что? – пробормотал он, целуя
– Твоя сестра…
Бутч напрягся, не смог сдержаться. С другой стороны. Любое упоминание о его
прошлом напоминало удар батареей по голове.
– Все нормально, – сказал он.
Марисса выпрямилась.
– Я не хотела расстраивать тебя. В смысле, ты никогда не говоришь о… том, что
случилось с ней.
Он посмотрел на руки своей женщины. Она сжимала их на коленках. Теребила платок,
который сейчас превратился в шар.
– Не беспокойся обо мне. – Он перекинул ее волосы за спину, поглаживая гладкие
пряди. – Это последнее, что должно тебя заботить.
– Я могу спросить кое-то?
– Что угодно.
Когда она не ответила сразу же, Бутч придвинул лицо к ее.
– Что такое?
35
– Почему ты никогда не рассказываешь о своей жизни до встречи со мной? В смысле,
я знаю некоторые подробности… но ты никогда не говоришь об этом.
– Сейчас ты – вся моя жизнь.
– Хм.
– Что ты имеешь в виду?
Посмотрев на него, Она пожала плечами.
– Не знаю, что говорю. Это кажется детским лепетом.
В ее сумке раздался звонок, и Марисса поставила ее на колени. Когда она достала
телефон, он наблюдал за ней словно издалека, хотя она была совсем рядом.
– Сообщение от Хэйверса, – сказала она. – Можно забирать останки.
Бутч поднялся на ноги.
– Я поеду с тобой.
Марисса посмотрела на него.
– У тебя точно есть время?
Он просто покачал головой на ее слова.
– Давай. Я перевезу тебя через реку. У нас еще час до рассвета.
***
Крэйг сидел на относительно удобном стуле с мягкими ручками и спинкой. И все тело
болело так сильно, словно он целую ночь разгружал вагон с каминными принадлежностями.
Отчасти виноват он сам. Когда его принесли сюда на носилках, он отказался от
болеутоляющих, которые ему предложили после осмотра. Однако он воспользовался
предложенной ванной, едой и напитками.
На этом все. С тех пор, как их шестерых запихнули в этот кафетерий, отделанный в
стиле студенческого общежития, с декором из сплошного бетона и ковриков, ТВ и кухней-
столовой, он оставался в стороне. Он только узнал имена собравшихся, а потом держался
подальше от группы, слушая их рассказы, но, не сообщая ничего о себе.
Хотя, ему нечем поделиться. Он единственный выжил из своей семьи и не собирался
делиться личными воспоминаниями о набегах.
На что он обратил внимание – на постоянную беготню этого Пэйтона. Ублюдок