Поцелуй Крови
Шрифт:
Его взгляд метнулся к ее.
– Слушай, я не заинтересован в том, чтобы ты подвергала детальному анализу все, что
я собираюсь сказать. Как я должен преодолеть себя. Ясно?
Брови Мариссы взмыли вверх.
– Разумеется. Обещаю.
– Ты хочешь, чтобы я рассказал все, хорошо. Но если ты начнешь грузить меня
психотерапией, то я не приму это адекватно.
Она никогда не вываливала на него «психотерапию», и прекрасно понимала, что он
проводил сейчас
– Я обещаю.
Бутч кивнул, будто они заключили сделку.
– Я рос в католической традиции. В настоящем католицизме, а не повседневно-
привычном смысле этого слова. И, прости… но меня учили, что только шлюхи и потаскухи
делают это. А ты… ты – все, что я когда-либо захочу в женщине.
Внезапно он опустил взгляд, казалось, не в силах продолжить.
– Почему тебе стыдно? – прошептала она.
Он нахмурился так, что почти все лицо исчезло под его бровями.
Потому что я…
– Потому что ты хочешь, чтобы я довела тебя до оргазма?
Он смог лишь кивнуть. Потом резко поднял взгляд.
– Почему это такое облегчение для тебя?
– Что, прости?
– Ты выдохнула так, будто испытала облегчение.
Марисса улыбнулась ему.
– Я думала, что ты никогда не позволишь мне этого… а я всегда хотела узнать, каково
это.
Лицо ее хеллрена стало алым. Ярко. Красным.
– Я просто… я не хочу проявить к тебе неуважение. А мое воспитание говорит, что это
неуважение – кончить в рот своей женщины… тебе она не нравится, ты ее не любишь, не
уважаешь. И да, конечно, мне давно пора избавиться от этих предрассудков, но это не так
просто.
Марисса подумала обо всех проблемах, которые причиняло ей ее воспитание.
– Блин, я так тебя понимаю. Знаю, что давно пора перестать чувствовать боль и
неуверенность из-за своего брата и проведенных в Глимере лет. Но я словно на горьком
опыте узнала, насколько болит ожег от конфорки, понимаешь?
– Абсолютно. – Он слегка улыбнулся. Потом потер лицо. – Я настолько же красный,
как я думаю?
– Да. И это восхитительно.
Бутч резко рассмеялся… но потом помрачнел. Надолго.
– Есть и другая причина. В смысле, с клубом… но это сумасшествие. То есть, полный
бред.
– Я не боюсь. Пока ты продолжаешь говорить, честно, я ничего не боюсь.
Она уже чувствовала, как между ними растет связь… не кратковременная, которая
приходит после хороших оргазмов, но потом снова приходится решать проблемы.
Эта связь была железобетонной. Каменно-твердой.
В духе я-раньше-любила-свою-половинку-а-сейчас-еще-больше.
И
застыло… казалось, он перестал дышать. А потом пелена слез накрыла его прекрасные
ореховые глаза.
Марисса было поднялась, чтобы подойти к нему, но Бутч резко провел рукой по
воздуху.
– Не вздумай. Не прикасайся ко мне, не подходи. Если хочешь, чтобы я выговорился,
ты должна дать мне пространство.
Марисса медленно опустилась на кресло. Сердце гулко билось за ребрами, и
пришлось приоткрыть губы, чтобы пропустить воздух.
– Я всегда был суеверным… – сказал он тихо, словно обращаясь к самому себе. – Ну,
суеверным и думал много. Рисовал всевозможные связи, которые не существуют на самом
деле. Это похоже на то, что я рассказывал Аксу о перчатках. На рациональном уровне я
понимаю, что не оставил на тех телах ничего своего, но… по ощущениям все иначе.
Когда он замолк, Марисса не сдвигалась с места.
– Моя сестра… – Опять прокашлялся. А потом, когда он, наконец, заговорил, его от
природы хриплый голос, напоминал наждачную бумагу. – Моя сестра была хорошим
человеком. У нас была большая семья, и не все хорошо относились ко мне. Она – хорошо.
Мысленно, Марисса вспомнила все, что знала о девочке: исчезновение,
изнасилование, тело, обнаруженное неделю спустя. Бутч был последним, кто видел ее.
– Но у нее была и другая сторона, – сказал он. – Она тусовалась с кучей… черт,
тяжело говорить… но она тусовалась со многими парнями, ты понимаешь, о чем я?
Сейчас его лицо было бледным, губы сжаты, орехово-карие глаза скрылись под
веками, словно он проигрывал в голове плохие воспоминания.
Но потом он просто остановился. И когда он больше ничего не сказал, ей пришлось
самой заполнить пропуски.
– Ты думаешь, что ее убили, – прошептала Марисса, – потому что она не была
хорошей девушкой. Ты думаешь, что может, если бы она не занималась сексом с теми
парнями, то не оказалась бы в той машине, они бы не сделали с ней то, что сделали, и она бы
не умерла.
Бутч закрыл глаза. Кивнул раз.
– И ты ненавидишь себя за то, что из-за этого ты считаешь ее виноватой… а это
предательство. Винить жертву… и ты никогда ни за что не станешь винить жертву, никого,
тем более свою родную сестру.
Он снова кивнул несколько раз. Потом стер слезу.
– Я могу подойти и обнять тебя? – спросила она сорвавшимся голосом. – Пожалуйста.