Поцелуй небес
Шрифт:
А утром поставил у изголовья "Катюши" телефонный аппарат и показал на пальцах "5"
– Файв дей. "Ага, - смекнула Лана, - снял, значит меня на всю рабочую неделю... Надо в магазин звонить, отбрехиваться". Хосейн сам набрал номер коммутатора, а дальше Светлана со слезой в голосе сообщила своей завихе, что сидит в Туле, у постели больной тетки, которую в субботу тряхнул инсульт и пока врачи ее не обследуют, домой выбраться не сможет. Потом позвонила Женьке, попросила сбегать к Раисе, сказать, что застряла ее дочь на складе в Подольске, где попутно идет торговый межобластной семинар.
– А маманину шубу, скажи, в чистку сдала. Ну не смогу я, Жень, никак раньше субботы выбраться!... Уф...
– Светлана поставила на ковер телефон и откинулась на подушках.
– Ну, порядок, теперь я вся твоя, голубок мой чернокрыленький, припала к смоляным завиткам на смуглой
– Семинар так семинар! Тем более у коммунистки.
...А может стоит все же наведаться любопытному в далекий Амстердамский квартал, миновав близлежащий Солнечногорск. Сомнительно только, что найдется там еще хоть одна такая умелица, как Светлана Кончухина. Плескался, видимо, у нее огромный талантище к житейскому актерству, потому так легко и подстраивалась она и к партнерам и к обстоятельствам. Через три дня "Катюша" уже вполне сносно объяснялась с Хосейном по-английски - к месту произнося "сори", "джаст момент", "ай вонт ту слип" или "ту ит". Шептала томно "ай лав ю", не путая с "ай фак ю" произносимым порочно-страстно, обучила Хосейна кой-каким русским выражениям, отсутствующим в словарях, исполняла под барабанный аккомпанемент вполне восточный танец живота, окутавшись прозрачным покрывалом, а по хозяйству - ни гу-гу. И пальцем не пошевелила. Возлежала в шелках, на коврах у камина или в пенистой ванне нежилась, требовала, капризничала, ублажала: рабыня и госпожа. Позволяла Хосейну облизывать липкие от щербета пальчики и придумывала такие дурацкие шалости, которые могли прийти в голову только воспитаннице детсада, родись она нимфоманкой.
Хосейн был первым, кому Ланка нравилась без макияжа. В на- чале ее испугало пристрастие партнера к водным процедурам - это и тушь потечет и вся укладка к черту. Но, слава Богу, све- жая химия и без бигуди стояла дыбом, образуя светлый, одуван- чиковый нимб, а застав ее с карандашом в руках, Хосейн косме- тичку отобрал.
– Ноу, ноу! Вери бьютифул герл!
– и поставил ее рядом с собой у зеркальной стены. Зефирно пышное бело-розовое после ванны девичье тело в соседстве со смуглым, поджарым торсом смотрелось особенно лакомо. И она поняла, что загорелых красоток с метровыми ресницами у него дома пруд-пруди, а вот такой - курносой, белесенькой, мягкой - днем с огнем не отыщешь. И забросила свои макияжные причиндалы, только прыскалась от души "Диориссимо" и томно слонялась по комнате в белом длинном расшитом верблюдами балахоне пока Хосейн находился в отлучке. Или почитывала валявшийся на столе лангло-русский разговорник, где английский текст был написан и русскими буквами, что позволяло Ланке удивлять дружка все новыми и новыми фразами.
Хосейн уходил днем, прощаясь с дремавшей среди смятых пуховиков "Катюшей" уже при полном параде и показывая на пальцах, сколько часов его надо ждать. Да Ланка уже и так без пальцев уяснила: Ван,ту, фри, фо, фай... А когда в дверь стучал хосейновский слуга, приносивший роскошный обед, говорила "Джест ве момент", натягивая стыдливо одеяло. Однажды "грузинчик", как она прозвала телохранителя Хосейна, притащил огромную корзину с круглыми, как снежки, белыми хризантемами: "Фор Катюша". Ланка обнаружила в цветах карточку: "Дорогому другу советского народа Его Превосходительству Хосейну аль Дали Шаху".
– Ни фига себе, Шаху!
– присвистнула она и кинулась к зеркалу, рассматривая себя заново. "Фу, черте че! Разве такое может нравиться шаху? Блеклая, невыразительная - не лицо, а блин. Брови почти не видно, вот губы, правда, ничего - без помады совсем детские, припухшие," провела Светлана тщательную инвентаризацию своих прелестей. Глянув на часы, решила подготовить торжественную встречу господину. В ее воображении, несмотря на пренебрежительный отзыв, засела рассказанная Евгенией история с хвойной ванной, устроенной Лешей, кольнув непонятной завистью. "Сейчас мы устроим "супрайз" "дорогому другу советского народа" на высшем идейном уровне!". Лана дернула за кисточку - "вызов прислуги" и заявила возникшему в дверях грузинчику:
– Ай вонт свечи!
– Све-чы?" - не понял парень, и посмотрев на указанный гостьей камин, протянул зажигалку.
– Да нет, балда! Литл камин. А!
– она взяла со стола ручку и нарисовала свечу.
– Джаст э момент!
– обрадовался парень и вскоре доставил короб- ку с изображением еловой лапы, унизанной шарами свечками. Свечи оказались маленькие, зато красные и каждая со своей тарелочкой на прищепке, - чтобы к ветке крепить.
– Хорошо, хорошо, гуляй!
– выпроводив "грузинчика" Лана принялась за дело. До возвращения шефа оставалось пол часа, но
– Ай эм вери глед ту си ю!
Свечи догорели. "Часы забыла взять!
– огорчилась Лана, зажигая еще несколько свечей и, заметив, что пена осела, побросала в воду хризантемы. Вот красотища - цветы плавали, как лилии в озере, прибиваясь к бортикам, к ее груди и шее! Светлана погрузилась по самые уши, склонилась щекой к горько запахшей в теплой воде хризантеме и стала мечтать, как вот-вот появиться и крепко обнимет ее страстный, иноземный лю- бовник. Не кто-нибудь - шах!
Он сильно опоздал и застав спящую девушку в остывшей ван- не, среди потемневших цветов и обгорелых свечек, сильно удивился.
– Вот хез хепинд ту ю, Катюша?
– присел у ванны и озабоченно схватил за руку.
– Купаюсь просто. Ничего не случилось. У нас всегда так моются. Раз в неделю, - села она, прогоняя сон.
– А сам-то где был?
– Болшой! "Ля-ля, ля ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля" - напел, прижимая ладони к груди.
– А! "Онегин я скрывать не стану, безумно я люблю сметану", подхватила Светлана и проявила эрудицию.
– "Евгений Онегин" - - опера Чайковского на слова Пушкина.
– Ес, ес! Вери бьютифул мьюзик!
– они завопили в два голоса, а потом Хосейн извлек ее из ванны, и, не жалея парадного черного костюма с атласными отворотами, закинул мокрую нимфу под одеяло.
Что и говорить - удивительные это были дни! Хосейн провел гостью на экскурсию по всему дому, особенно поразив огромным залом, отделанным темными деревянными панелями с портретами каких-то знаменитых, явно советских маршалов, сплошь увешанных орденами, а также зимний сад, где росли и даже плодоносили настоящие банановые пальмы.
Однажды Хосейн щелкнул сидящую на ковре у камина Лану специальным фотоаппаратом, из которого тут же вылезла, прояв- ляясь на глазах толстенькая цветная карточка. Она пришла в восторг, рассматривая себя - вот только глаза как у черта - огненные, отразившие красные блики камина. Потом была еще целя серия фото - в постели и в ванне, в балахоне и без. В основном, без. Ланка хотела заснять на память Хосейна, облачавшегося в длинные белые одежды, но он отстранил объектив, сделав отрицательный жест и покачав головой. "Нельзя, так нельзя! А что если его во сне сфотографировать?
– подумала Светлана, рассматривая уже ставшее привычным смуглое лицо.
– Такого и девчонкам показать не стыдно - прямо Омар Шариф. Только ростом поменьше. Благородные, четко вычерченные линии - высокие скулы, плотно обтянутые бронзовой кожей, крупный с горбинкой нос и тонкие, начинавшие трепетать от волнения ноздри. А губы и для девушки бы сгодились - яркие, красиво вогнутые, капризные..."
Рассматривая Хосейна в эту последнюю их совместную ночь, Светлана поняла, что влюбилась. То есть испытывает к этому чуждому человеку не только вполне определенное, обусловленное его мужскими качествами, влечение, но и нежность. Привыкла, выходит. Расставаться не хотелось - хоть плачь! Ему тоже, видимо, было не легко отпускать Катюшу. Утром перед тем, как проводить ее к машине, Хосейн повесил на шею девушке, долго копаясь сзади с замочком, толстую золотую цепочку с медальоном.
– Фор ю. Ай лав ю. Ай шел би ин Москау афта файф манс, - и перечислил - дженюари, фебруари, мач.
– Поняла, поняла! Ай андестенд - приедешь летом. В июле?
– радостно кивнула Светлана. И вернулась к себе, чтобы ждать.
14
Ждать вообще-то очень приятно. Ожидание - это робкая на- дежда, распухающая на дрожжах самогипноза, в уверенную, нагло лгущую иллюзию. Покидая загородную резиденцию, Ланка точно знала лишь одно - пришел конец ее бутафорским киношно-открыточным грезам. Жизнь оказалась красивее и щедрее, только надо суметь половчей к ней пристроиться. Но поначалу не очень-то надеялась, что когда-нибудь увидит еще раз Хосейна, а став расписывать девчонкам свое приключение как прелюдию предстоящего сватовства - и сама в это поверила. Да и доказательств было полно - бирюза, золотой амулет, фотографии - все в магазине шептались и завистливо поглядывали на Светлану. Однажды Заведующая позвала ее в свой кабинет и притворив дверь, сурово посоветовала: