Поцелуй пирата
Шрифт:
– Объясни мистеру Морису Клермонту, что ты должна будешь делать, если этот отъявленный мерзавец снова сумеет тебя похитить.
Девушка смущенно уставилась на носы своих туфелек, стараясь не замечать изучающего взгляда Клермонта.
– Выстоять под пытками, но не дать ему никаких сведений. И при первой же возможности выброситься за борт.
Адмирал перегнулся через стол и благожелательно похлопал ее по руке.
– Вот какова моя дочь!
Получив столь редкую в устах отца похвалу, Люси зарделась от гордости и вернулась на свое место, а мужчины перешли к обсуждению условий работы
– Разумеется, в ваше месячное жалованье включается проживание и питание, – объяснял адмирал. – В помещении для слуг в подвале есть достаточно просторная комната…
– Это меня не устраивает, – решительно возразил Клермонт, нисколько не смущаясь тем, что перебивает хозяина.
Брови адмирала недоуменно подскочили.
– Извольте объяснить!
– Какой от меня будет прок для безопасности вашей дочери, если я буду торчать в подвале? Мне необходимо жилье, из которого я смогу всегда видеть ее окно.
Люси тут же решила, что шторы в своей спальне будет держать постоянно опущенными, если, конечно, отец согласится с этим наглым требованием.
Адмирал с минуту размышлял, что-то бурча себе под нос, затем кивнул.
– Что ж, логично. Положим, это можно устроить. У ворот есть сторожка. Хотя вряд ли Фенстеру понравится, что его выселяют.
– Боюсь, в противном случае мне придется настаивать.
Люси невольно усмехнулась, представив их старого согбенного кучера в роли своего телохранителя.
– Ну, кажется, мы все обсудили, – сказал удовлетворенный адмирал. – Вы можете приступить к своим обязанностям уже завтра. Смит передаст вам копию распорядка дня моей дочери. Для удобства я постарался как можно больше его упростить.
Он порылся в бумагах и достал плотный лист бумаги.
– Моя дочь встает в шесть и спускается к завтраку в восемь. С девяти до одиннадцати находится в библиотеке, переписывая мои мемуары.
– Уверен, что это очень увлекательное занятие.
Люси нахмурилась. Ей показалось, что в голосе мистера Клермрнта прозвучала нотка сарказма. Но если и так, то отец остался в блаженном неведении.
– Безусловно. С половины двенадцатого до часу дня у Люси ленч, после чего она готовится к различным светским визитам, которые обязана нанести в этот день. Если нет визитов, – продолжал адмирал, – то ровно в три она пьет чай и с четырех до пяти может возиться со своими акварелями. Затем она одевается к ужину, который у нас подается ровно в семь. По вечерам я часто отсутствую… гм… консультирую в Адмиралтействе… гм… по различным вопросам. Но если мне случается принимать гостей, то Люси выступает в роли хозяйки дома. Разумеется, она участвует и в различных светских мероприятиях, которые подобают ее возрасту и положению в обществе. Я имею в виду балы, рауты, благотворительные ярмарки, посещение театра и тому подобное. – Адмирал наконец закончил и улыбнулся, довольный тем, как внимательно и заинтересованно слушает его Клермонт. – Я нахожу, что активная жизнь – это и есть счастливая жизнь. Вы согласны со мной?
– Целиком и полностью, сэр.
На взгляд пристально наблюдавшей за ним Люси улыбке молодого человека не хватало искренности.
Часы в бронзовом футляре на каминной полке пробили одиннадцать.
Люси поднялась и присела
– Я могу идти, отец? Время переодеться к ленчу.
Адмирал сверился со своим хронометром и кивком выразил разрешение. Прежде чем Люси успела выйти, к ней приблизился Морис Клермонт. Не рискуя вновь показаться невежливой, Люси подняла на него глаза. Он сжал теплой рукой ее тонкие пальчики и поднес их не к губам, а к своему сердцу. Шокированная его фамильярностью, она продолжала смотреть на него, вместо того чтобы вырвать руку.
– Не беспокойтесь, мисс Сноу, – протянул он почтительно, – я обещаю беречь вашу драгоценную жизнь, как свою собственную.
Ответ на корреспонденцию – 09.00.
Разбор визитных карточек по рангу и алфавиту – 13.30.
Морис Клермонт изучал расписание, начертанное четким почерком дворецкого, которое подсунули ему сегодня вечером под дверь сторожки. Скомкав роскошную веленевую бумагу, он швырнул ее в огонь, который недавно разжег, чтобы прогнать осеннюю сырость.
Он со злорадным удовлетворением наблюдал, как бумага съежилась и обратилась в пепел. «А в глазах адмиральской дочки что-то не видно счастья», – подумал он.
Потирая бритый подбородок, Морис мерил большими шагами комнату. Здесь не было выпирающей оттоманки, о которую можно было бы споткнуться, не было фарфоровых статуэток, которые можно было бы задеть рукавом. В узкой длинной комнате стояла только простая деревянная кровать, покрытая старым одеялом, высокий гардероб, у окна – круглый стол, у кровати – маленькая этажерка и четыре расшатанных стула. Как ни странно, комната не хранила следов тридцатилетнего проживания состарившегося в ней ворчливого кучера, которого невольно изгнал Морис.
Старые половицы только тихонько постанывали под быстрыми шагами раздраженного Мориса. Пожалуй, его тщательно подготовленный план находится под угрозой срыва. Он рассчитывал, что благодаря положению телохранителя он сможет постоянно находиться рядом с этим надутым индюком, а там глядишь… Спрашивается, как он осуществит то, ради чего здесь появился, если ему придется играть дурацкую роль при этой высокомерной девице, каждая минута… да что там минута – каждая мысль, каждое чувство которой регламентированы педантичным отцом? Адмирал заявил, что хочет защитить свою дочь от покушения Рока, но Морис не без оснований подозревал, что он боится того, что Рок мог бы ей рассказать, окажись она снова в его руках.
Молодой человек уже выяснил, что Люси была единственной особой женского пола, которую адмирал терпел в своем доме. Вся домашняя прислуга была набрана из уволенных в запас матросов, которые прежде служили под началом адмирала и теперь платили ему за освобождение от тяжелой морской службы рабским подчинением.
По мере того как Морис все больше мрачнел, оценивая неожиданное затруднение в своих планах, возрастал и его страх перед словно сдвигающимися стенами комнаты. Он нервно и настороженно озирался, его дыхание стало прерывистым и хриплым. Это помещение было гораздо просторнее тех, где ему приходилось жить раньше, и все же он продолжал задыхаться. Ему показалось даже, что пламя в очаге гаснет и его вот-вот задушит надвигающаяся темнота.