Поцелуй победителя
Шрифт:
Арин взял другой стул, но сел поодаль, отвернувшись от неё в сторону восточного окна, позволив девушке любоваться профилем без шрама. Пока он говорил, ей пришло в голову, что, может, и он ощущал себя двумя разными людьми, как бывает со многими, и дело не в том, насколько сильно человек пострадал, а насколько это повреждение видно.
Она изучала его. Похититель, спаситель, преступник.
Арин продолжал говорить. Кестрел стала прислушиваться. Это была, мягко сказано, страшная, нескончаемая история. Он едва делал паузу для того, чтобы перевести дыхание. Когда он описал ночь валорианского
«Ты причина моего попадания в заключение».
«Да».
Ей пришло в голову, что он мог незаслуженно взять на себя вину.
Ей пришло в голову, что она уже об этом догадывалась, ещё до того, как он начал рассказывать свою откровенно ужасную историю.
И что, возможно, она была жестока.
Но эти размышления — это не то же самое, что доверие. Однако Кестрел продолжала слушать. После того как он закончил рассказывать, она слушала его молчание.
Арин заговорил снова:
— Может, для тебя дело не только в наркотиках. Может быть... есть вещи, которые ты не можешь помнить. — Он посмотрел ей в глаза, а потом отвёл взгляд, и Кестрел поняла, что это было не оттого, что он боялся позволить ей увидеть, насколько ему было тяжело или нет справляться с его воспоминаниями, все потому, что он боялся её утраченных воспоминаний, и не хотел показывать ей этот страх, боясь напугать её.
— Я не выбирала забытье, — сказала она.
Уголок его губ приподнялся. Это была не фальшивая улыбка, но самая что ни на есть настоящая, насколько она могла таковой быть. Арин говорил непринужденно, словно произносил шутку, понятную им обоим.
— А я не выбирал помнить. — Он полностью повернулся к ней лицом. — Я могу спросить?
Кестрел обдумала его просьбу. Она не знала.
— Мне не нужна информация, — спешно добавил он. — Мне ничего не нужно. Вернее, правильнее будет сказать, что мне на самом деле кое-что нужно, но лишь для понимания. Это другое, не так ли, просить об одолжении, или... эмоции? — Он остановился, будучи заложником честности и попыткой облечения её в неподходящие слова. — А может быть, и не другое. Ты не обязана отвечать.
— Просто спроси.
— Ты не хотела, чтобы я рассказывал о том, что не можешь вспомнить сама. И не спрашивала. Не говорила. Ты... — Он не произнёс этих слов вслух. Но Кестрел все равно поняла, что он имел в виду. Злость. Ужас. — Это потому, что ты и правда не хочешь ничего слышать, или... не хочешь, чтобы именно я тебе об этом рассказал?
— Сначала спрошу я.
Это застало его врасплох.
— Разумеется.
— В тундре ты сказал, что это по твоей вине я оказалась в лагере.
— Да.
— Каким образом?
— Каким образом?..
— Ты кому-то рассказал, что я шпионила для Герана?
Он отпрянул.
— Нет. Я не знаю. Я бы не стал этого делать.
— Тогда в чём именно твоя вина? Что ты сделал?
— Я...
— Я имею право знать.
— Ты солгала, — выпалил он. — Ты солгала мне, а я тебе поверил. Я не просил тебя рисковать собой. Я никогда не хотел, чтобы ты этим занималась. Я никогда бы подобного не пожелал. — Его губы плотно сжались,
— Я солгала, — повторила она.
— Да.
— Расскажи мне, что это была за ложь.
— Боги. — Арин провел рукой по волосам. — Ты солгала про договор. Ты согласилась выйти замуж за другого, чтобы у меня была бумага о мире. Ты пыталась помочь восточному народу равнин, но позволила мне думать, что виновата в их смерти. Вот как ты действовала. Эгоистично. Ужасно. Ты работала на моего куратора шпионов и солгала мне об этом, а он солгал мне, и из-за этого я теперь ненавижу его. Я ненавижу себя за то, что ничего этого не понял. Он знал. Он позволил тебе. Кестрел, ты совершила государственную измену. Как ты могла так поступить? Ты должна была умереть. — Его голос стал тише. — И самое худшее... я не знаю... самым худшим было то, что ты лгала о... — Он умолк и нервно вздохнул. — Ты лгала так долго.
На какое-то время воцарилась тишина, а потом Кестрел медленно проговорила:
— Я всё это сделала ради тебя.
Он покраснел.
— Возможно, у тебя были другие причины.
— Но тебя волнует именно эта.
— Да.
Она боролась с собой, не зная, что сказать. Было странно говорить о безрассудном выборе, которого она не помнила. Это помогло увидеть его гнев, пузырящийся на поверхности всего остального. Было облегчением узнать, что она не одинока в своём гневе. То, что сделала она прежняя, было глупостью, но и храбростью. Она это понимала. Но она понимала, как это видел он, и насколько для него всё стало хуже.
Тем не менее, ей стало легче: узнать, что не всегда она была оболочкой исчезнувшей личности. Но и стало труднее получить представление о том, кем она была. Кестрел видела огромное различие между тем человеком и этой девушкой, сидящей на стуле, потому что была слишком слаба, чтобы подняться. Эмоции клокотали в ней.
— Твой вопрос.
— Не бери в голову.
— Я тебе отвечу.
Он покачал головой:
— В этом нет необходимости.
— Дело в тебе. Это правда, я не хотела, чтобы ты рассказывал о том, чего я не могу вспомнить. Только не ты. — Кестрел заметила, как он вздрогнул, но постарался скрыть это. Слёзы хлынули у неё из глаз. — Кто ты такой, что знаешь обо мне так много, даже то, чего я сама о себе не знаю? Кто тебе дал право объяснять мне, кто я такая? Кто разрешил? Я тебе такого права не давала. Это несправедливо. Ты несправедлив. — Ее голос надломился. — Я несправедлива.
Выражение лица Арина изменилось.
— Кестрел.
Кестрел затаила дыхание и не дышала, пока лёгкие не заболели. Она не могла говорить. Вот она, правда, открыта, как на ладони: она сама причина своего попадания в тюрьму. Она совершила какую-то роковую, неизвестную ей ошибку. Арин выглядел как настоящий преступник, но это был вовсе не он.
Это она. Виновата была она и только она.
Арин потянулся к ней через стол. Его теплая рука накрыла её руки. Кестрел увидела ногти с черным ободком сквозь пелену слез. Ногти...