Поцелуй победителя
Шрифт:
Бедро пульсировало.
— Не нужно меня нести, — сказала Кестрел. — Но я позволю тебе помочь мне забраться на холм.
* * *
Ведя лошадь за собой, они медленно пробирались через лагерь. Арин обнимал Кестрел за плечи. Он привел девушку к своей палатке.
— Мне кажется... — нерешительно начал Арин. — Лучше зайти внутрь. Но... если хочешь, можно остаться и снаружи. — Он опустил взгляд на её окровавленное бедро. — Штаны придётся снять. Я могу позвать кого-нибудь...
— Нет. Только ты.
Он встретился
Кестрел вошла в палатку. Пол ничем не был покрыт — только трава да спальник. Девушка опустилась на землю.
Арин обратил внимание на её пересохшие губы.
— Ты же хочешь пить, — сказал он и вышел.
Вернулся он с флягой, кувшином воды, кружкой и чистой марлей.
Кестрел попила. Вода, казалось, преодолевала очень долгий путь, чтобы попасть к ней в желудок. Она думала о воде и о том, как это здорово — её пить. Она думала об этом, но не о нём.
Арин встал на колени рядом с Кестрел. Она отставила флягу. Рана пульсировала тупой болью: почти в такт её сердцу из-за близости Арина. Снаружи запели цикады.
Он расстегнул её броню и аккуратно снял.
— Больше ничего?
— Только нога. — Поначалу было облегчением избавиться от брони, но потом она почувствовала себя незащищенной и мягкотелой.
Арин не двигался. Кестрел знала, что ей делать дальше. Она пошарила пальцами, пока не нашла застежку на штанах и не расстегнула её.
— Подожди, — сказал Арин. — Просто... — Он помолчал, а потом добавил, — оставь их.
Он протянул руки к разрыву на штанине левой ноги и осторожно начал рвать ткань вокруг бедра. Вскоре на ноге девушки не осталось материи, кроме лоскутка, прилипшего к ране. Арин смочил его водой, чтобы легче было оторвать.
— Будет больно.
— Действуй.
Он сорвал лоскут с раны. Кестрел с шумом втянула в себя воздух, одновременно с побежавшей из раны кровью. Теперь её левая нога была практически полностью обнажена.
Он промыл рану.
— О.
— Что?
Арин поднял свою тёмную голову и улыбнулся.
— Всё не так плохо.
Она взглянула на кровь.
— Я имел в виду, — он помедлил, прежде чем добавить, — что зашивать не придётся. И это хорошо. Это не означает, что от этого рана перестанет болеть...
Кестрел рассмеялась.
— Арин, я тоже рада, что всё не настолько плохо.
Он начал промывать рану. По ноге девушки стекала розоватая вода. Земля вокруг увлажнилась. Арин смыл кровь марлей, и это было больно, несмотря на то, что он старался прикасаться очень нежно и у него был опыт. А потом он открыл баночку с белёсой мазью и начал наносить её вокруг раны.
— Ты научился этому на войне?
— Чему-то там, другому из книг, — произнёс он, не поднимая головы и продолжая наносить мазь, — или... — Он внезапно умолк.
— Арин?
— Под гнетом валорианцев мы научились всему, чему можно, чтобы помогать,
— Когда они намеренно вас калечили.
Он пожал плечами, потянувшись за рулоном марли.
— Я должна была знать. Я не должна была спрашивать.
— Ты можешь меня спрашивать о чём угодно.
Мазь был прохладной. Она покалывала кожу. Всё тело Кестрел расслабилось, потому что рана перестала болеть.
Арин положил марлю на рану и размотал рулон, обернув его вокруг бедра. Кестрел наблюдала, как порхают его руки. Его ладони касались её бедер, кожа юноши была грубой и тёплой. Оба молчали.
Арин добрался до конца марли, продел этот кончик под другие слои и завязал. Он закончил, но не шелохнулся. Ладони лежали на её колене, кожа обжигала кожу, кончики его пальцев соскользнули ниже границы марли.
— Лучше?
Она чувствовала себя одновременно слабой и живой. Ей не хотелось отвечать. Если она это сделает, то он уберёт руки.
— Кестрел?
— Да, — ответила она неохотно. — Так лучше.
Но Арин остался неподвижен. Снаружи жужжали и трещали цикады. Он встретился взглядом с Кестрел, его взор затуманила тень. Пальцы юноши вычерчивали узор, который не имел ничего общего с исцелением, и казалось, будто её тело покрывается светящимися линиями.
У Кестрел перехватило дыхание. Арин услышал и отпрянул, встав на пятки, а потом резко поднялся и отошел на другую сторону палатки, прежде чем девушка успела хоть что-то сказать. А потом уже и нечего было говорить.
Арин присел рядом со своим спальником.
— Что случилось на перевалочной базе шпионов?
Кестрел погрузила руки в остатки воды на дне чаши. Она стерла кровавую грязь с правой руки, полностью сосредоточившись на этом занятии. Благодаря этому нехитрому действию, ощущение светящейся кожи начало ослабевать («Как неловко, и сложно. И нужно было случиться этому прямо сейчас, как назло. Да что с тобой, почему ты просто не можешь уважать друга, попросившего не использовать его? Всякий раз, цепляясь за искры, в разгорающейся надежде на его искушение. Что, возможно, он увидит это и нырнёт в омут с головой, и они обретут в этом утешение. Но этого не будет, только не для него. Может быть, и не для тебя».) Она вымыла руки начисто.
Кестрел рассказала ему всё, ничего не упуская, с того момента, как она покинула лагерь, и до того момента, как размозжила камнем офицеру лицо.
— Я его убила, — и хотела было добавить что-то ещё, но запнулась.
Арин нахмурился.
— Ты чувствуешь себя виноватой?
— На нем не было брони.
Он нетерпеливо махнул рукой.
— Сам виноват.
— Я ему была небезразлична.
— В смысле?
— Я имею в виду Элис, шпионку. Он переживал за неё.
— Хочешь сказать, ты сожалеешь о том, что убила его, потому что он был хорошим человеком?