Поцелуй шелки
Шрифт:
– Я не храню все, что нахожу.
– Не находишь, а крадешь.
– Нет, не краду, а продаю, – говорю я. – Это не воровство, а скорее – взять вещь в одном месте, переместить ее в другое и получить от этого прибыль. По сути, я торговец.
Подаксис усмехается.
– Честное слово, не могу понять, как ты это делаешь.
– Как я делаю что?
Он снова постукивает ножками по земле.
– Лжешь.
– Если у меня получается произнести это вслух, значит, это не ложь.
– Полагаю, что нет. Но каким-то образом ты убеждаешь себя в том, что все сказанное правда, когда по
Я подмигиваю.
– Только потому, что ты не овладел искусством делать это сам. Это называется «талант».
– Я бы назвал это по-другому, – бормочет Подаксис себе под нос.
Между нами воцаряется тишина, и я думаю, что это может стать его последним аргументом. Хотя, зная Подаксиса…
– Почему ты не пошла на свидание с Мартином сегодня вечером? – Его тон меняется с осуждающего на нерешительно-любопытный.
Мои мышцы все равно напрягаются.
– С какой радости мне это делать?
– Я думал, он тебе нравится.
Я закатываю глаза.
– Едва ли.
Он неловко переминается.
– Похоже, он нравился тебе достаточно, чтобы… ну, ты знаешь.
Румянец заливает мои щеки, когда ночи, проведенные с Мартином, заполняют мои мысли.
– Что ты можешь знать об этом? Только не говори, что подслушивал. Я же сказала тебе спать в другом месте, – я стараюсь говорить нейтрально, но в моем голосе слышатся истерические нотки, которые мне не удается скрыть. Подаксис – мой лучший друг, но мы не говорим об… этом.
– Я не подслушивал, – поспешно заверяет он. Затем выражение его лица становится мечтательным, а уголки крошечных глаз опускаются вниз. – Я остался в комнате Нади. Ты знала, что она поет, когда ложится спать? У нее прекрасный голос.
Я не могу не заметить тоску, проскальзывающую в словах моего друга. Это так трогательно и очаровательно, что я еле сдерживаю смех.
– Погоди-ка… тебе что, нравится Надя?
Подаксис щелкает на меня своими клешнями.
– Ну и что, если так?
– Надя – человек, Подаксис. Не думаю, что ее вид слишком высокого мнения об отношениях с крабом.
– Я не… Я не краб. Я грибной эльф.
– И все же, если хочешь произвести на нее впечатление, думаю, тебе придется преодолеть собственные предубеждения и принять благую форму.
– Предубеждения?! Я? У меня нет никаких предубеждений. Я совсем не возражаю против благой формы.
– Тогда почему ты не менялся раньше?
Он трясет передо мной когтем.
– Ты меняешь тему разговора. Мы говорили о тебе, Мэйзи. Тебе нравился Мартин. На протяжении двух недель я наблюдал, как на твоем лице появляется улыбка каждый раз, когда он рядом. Было приятно снова видеть тебя такой счастливой.
Я качаю головой, стараясь не вспоминать, какими приятными на самом деле были эти две недели. Не то чтобы я что-то чувствовала к Мартину. Скорее, просто наслаждалась физической близостью с мужчиной… и тем, что мы делали.
– Он слишком тощий. Мне нравятся люди с небольшим количеством жира на костях.
– Ты говоришь так о каждом юноше, в которого пытаешься не влюбиться. Еще что они скучные. Или обладают индивидуальностью сухих
– Последнее я сказала только о принце Франко.
И это было чистой правдой. До того, как я сбежала, отец считал, что лучший способ уберечь меня от королевы Нимуэ – выдать меня замуж за члена королевской семьи, правящей на суше. Вот тут-то и появился принц Франко из Лунного королевства. Тем не менее он был вампиром, способным прочитать каждую эмоцию, каждую ложь… Не лучшая партия для кого-то с таким количеством секретов, как у меня. Даже если бы я смогла убедить его жениться на мне, что бы он сделал, узнав, что мой поцелуй способен его убить?
Нет. Брак, романтика, любовь… все это не для меня. Голос Подаксиса смягчается:
– Разве ты не хочешь перестать убегать?
– Я убегаю только тогда, когда меня вот-вот поймают полицейские.
– Ты знаешь, о чем я. Мне казалось, мы приехали сюда, чтобы остепениться и начать новую жизнь.
Я снова и снова верчу вилку в руках, чтобы скрыть, как меня раздражают его вопросы. Чем ближе Подаксис подбирается к правде, тем труднее мне становится дышать.
– Да, знаю, но это не значит, что я должна подлизываться к каждому юноше, который строит мне глазки.
– Мэйзи, твой отец хотел бы, чтобы ты была счастлива…
Вот так просто в моем тщательно построенном фасаде образуется трещина. Прямо в центре моего сердца.
– Чего ты добиваешься, Подаксис? – Мой голос срывается на его имени. – Хочешь, чтобы я признала, что несчастна? Что мне невыносимо грустно? Что я скучаю по отцу и братьям? – Он съеживается, от смущения широко раскрыв глаза, но ничего не говорит. Моя нижняя губа начинает дрожать. – Ты хочешь, чтобы я призналась, что мне одиноко?
– Тебе не обязательно быть одинокой, – шепчет Подаксис. – Я знаю, что меня недостаточно…
– Вполне достаточно, – обрываю я, яростно вытирая скатывающуюся слезу.
– Нет, Мэйзи, недостаточно. Возможно, мы выросли вместе и стали лучшими друзьями, но тебе нужен еще кто-то, кроме меня. Тебе нужны другие друзья. Может быть, даже любимый.
– Ты знаешь, почему мне запрещено влюбляться. Почему я не должна была позволять себе заходить так далеко с Мартином.
Я закрываю глаза и в отчаянии откидываю голову назад. Меня расстраивает не Подаксис, а я сама. Это я пригласила Мартина в свою постель. До побега я снимала свою тюленью шкуру всего нескольких раз, потому что почти не покидала пляжа, на котором провела всю свою жизнь. Я была защищена, хотя даже не знала об этом. А затем приехала сюда, в Люменас, где новые впечатления и ощущения кроются на каждом углу. И узнала многое о существовании того, о чем даже не подозревала. Любопытные вещи, которые я, будучи тюленем, не понимала. Такие вещи, как флирт и занятия любовью просто ради удовольствия, а не для продолжения рода. Пару недель назад я решила, что хочу знать, на что это похоже, а Мартин согласился стать добровольцем. Честно говоря, я была удивлена, насколько быстро он смирился с моими условиями: никаких поцелуев и никаких привязанностей. В соблюдении первого правила он преуспел, но второе явно нарушил и стал слишком настойчивым. Я начинаю подозревать, что значение слова «нет» ему неизвестно.