Поцелуй шипов

Белитц Беттина

Может речь здесь шла об интимном разговоре в постели? Я вспомнила, что по отношению к Колину была очень разговорчивой, после того, как мы переспали друг с другом. Моя мать и господин Шютц в постели - нет, не буду об этом думать сейчас, может быть подожду до завтра или ещё дольше, потому что такие размышления всё испортят. Ясно было то, что он нам не верит и считает психопатами, в противном случае не говорил бы так высокомерно и напыщенно. «Я поддерживаю вас. Я на вашей стороне.» Что это значит - я навещу вас в клинике и принесу цветочки, когда придёт время и вас наконец-то запрут? Но почему он тогда допустил, чтобы сумасшедшая Елизавета

проводила отпуск с его сыном? Так он мог поступить только в том случае, если исключил меня из союза сумасшедших, так же, как и Пауля. Что же, возможно даже исключил и лишь маму считал безумной. Да, так картина становилась целостной. Все остальные соображения я отложу на позже. Если это позже наступит.

– Только что ты ещё выглядела более расслабленно, Эли.
– Тильманн смотрел на меня с критикой. Он запрограммировал MP3-установку - Pale Horses от Моби в бесконечном цикле, как я и приказала, и одел длинные штаны, будто хотел выглядеть для Тессы особенно красиво. На мне всё ещё был одет бикини, но времени не было, чтобы искать внизу что-то, во что можно нарядится. Без лишних слов я взяла одну из футболок Тильманна, одела её, схватила ремень с постели и обвязала им талию, образуя своего рода платье. Для Тессы мне не нужно наряжаться, но и полуголой я тоже не хочу перед ней предстать. Однако я не особо расслабилась. Она лишь едва закрывала мою попу.

Грибы что в напитках, которые Тильманн поставил между нами на пол? Я хотела встать на колени и понюхать, как внезапно через балконную дверь в комнату залетело несколько летучих мышей, щелкая и чирикая, они увернулись от стен и сразу же снова исчезли.

– Ничего себе, - пробормотал Тильманн. – Послушай, Эли, если ты не уверенна и боишься, тогда оставь это. Всё в порядке. Я сам справлюсь.

– Нет, я не боюсь. Я хочу, чтобы это случилось. Только не могу как раз сейчас расслабиться. Это своего рода ... такое чувство, как будто мне нельзя расслабляться или даже смеяться ...

– Ты должна представить себе, что трип - это твоя защитная оболочка. Твоя подводная лодка.
– О, теперь он снова особенно сообразителен.
– Он позволит пережить тебе всё в другом свете, более увлекательно и менее опасно, скорее всего это даже вообще не будет опасно - если ты захочешь его принять и вообще, почувствуешь себя хорошо.

Трип в качестве защитной оболочки? Увидеть Тессу в другом свете, не как в последние разы? О да, я хочу. Это привлекательная идея, перенестись в такое состояние, которое прогонит весь ужас. В котором будешь испытывать всё, как будто смотришь фильм, ничего общего не имеющий с реальностью. Я почувствовала, как меня начало сверлить любопытство. Да, чёрт, я хочу принять эти грибы. Я хочу иметь свою наркотическую, подводную лодку. Но ...

– Подожди, у меня есть идея.
– Тильманн ещё раз начал возиться с MP3-установкой.
– Хорошо, вот нашёл. Облокотись назад и слушай ...

Удивлённо я услышала потрескивание пластинки, которую оцифровали без каких-либо технических тонкостей. За потрескиванием сразу же последовали первые медленные такты старой душещипательной песни. Тильманн и душещипательная песня?

– Что это? Звучит как песня из пятидесятых, или что-то в этом роде, почему у тебя есть нечто подобное в сборнике?

– Это не из моего сборника, а из Джианенного.

Ага, коллекция Джианны. То, что Джианна, в моменты влюблённости, даже не брезгала шлягерами,

я уже знала самое позднее с Гамбурга. Но у этого певца был глубокий, звучный голос, который казался мне немного знакомым. Где-то я его уже слышала.

– Я думаю, я его знаю ... Разве это не тот толстый американец, который уже давно умер? Почему ты слушаешь нечто подобное?

– Эли, если ты сейчас же не замолчишь, я засуну тебе в рот носок!
– Я преувеличенно поджала губы, чтобы продемонстрировать Тильманну, что буду держать рот на замке.

– Большое спасибо, - вздыхая прокомментировал он.
– Это Эльвис Пресли, Are You Lonesome Tonight, смешная версия. Он пел песню на концерте и при этом спонтанно изменил текст. Вместо оригинальных слов он спел «Do you gaze at your bald head and wish you had hair?» и в тот момент увидел лысого мужчину в публике и разразился приступом смеха. Ты поняла, что он сказал, не так ли?

Конечно поняла. «Уставился на свою лысину и желаешь, чтобы у тебя были волосы?» Да, очень смешно, это показывало его остроумие и креативность, но я сомневалась в том, что меня сможет развеселить только это и несколько смешков умершего образа душещипательных баллад (по словам Джианны кстати, атакованного или полукровки). Тем не менее я подчинилась. Тильманн снова включил песню.

Теперь зазвучала та часть, которую цитировал Тильманн, и Элвис начал смеяться, в то время как группа продолжала тупо играть дальше, а бэк-вокалистка пела трелью на высоких тонах и совершенно серьёзно. Элвис тоже пытался продолжить петь, но терпел неудачу при каждой новой попытке. Всё это конечно смешно и не спланировано и для публики очень забавно, но что меня глубоко тронуло и захватило (кое-что, чего я не ожидала), так это то, как он смеялся. Так искренне, самый прекрасный мужской смех, который я когда-либо слышала. По его смеху - такому открытому, спонтанному, молодому - можно было услышать, что он музыкальный, но прежде всего я слышала, что он смеялся не часто, что у него редко были причины для смеха, что он на самом деле был узником меланхолии и печали. Тем смелее он теперь проложил себе путь, как будто распознал возможность на один момент вырваться из бастиона одиночества.

Тебе просто хотелось присоединиться к нему, порадоваться вместе, подарить ему этот драгоценный момент, когда юмор всё преодолел и связал его с чужими людьми в зале сильнее, чем это случалось когда-либо в его настоящей жизни.

Внезапно он стал мне так близок, как будто стоял рядом, хотя уже был мёртв несколько десятилетий и его смех давно угас. Мы послушали песню три раза, так, что на наших лицах распространилась блаженная, постоянна ухмылка. Смех расслабил мышцы живота и все напряжённые лини вокруг глаз. Я готова. Можно начинать.

– Да здравствует король. Прост, Эли. Хорошего полёта!
– Тильманн взял свой стакан и мы чокнулись. Потом, как будто уже давно приняли соглашение, мы скрестили наши руки и выпили на брудершафт, запечатлев поцелуй в уголок рта.

Пойло было на вкус ужасным, но вместо того, чтобы испытывать отвращение, это заставило меня улыбнуться. Тильманн попытался смягчить навязчивый вкус апельсиновым соком и большим количеством колотого льда, но он пристал к нашим языкам, строгий и землистый. Один момент мы чувствовали себя как дети, которые, чтобы показать свою смелость, едят насекомых. Мы опустошили стаканы, хихикая и дурачась, а потом разжевали полный рот льда.