Поцелуй теней

Гамильтон Лорел Кей

Кураг повернулся ко мне:

– Моя царица избавила нас от хлопот открывать мне жилу.

– Тогда давай к делу. Я теряю кровь, – сказала я.

Гален все еще держал меня за руки, и я поняла, что он зажимает раны.

Я взглянула на него:

– Гален, все в порядке. – Он продолжал держать. – Гален, отпусти, пожалуйста.

Он посмотрел на меня пристально, открыл рот, будто собираясь возразить, но ничего не сказал и медленно убрал руки, измазанные моей кровью. Но его давление уменьшило ток крови, а может быть, его прикосновение. Может быть, мне не показалось, что его руки несли прохладу, успокоение.

Он помог

мне встать. Мне пришлось оттолкнуть его руки, чтобы стоять самостоятельно. Я расставила ноги, чтобы получше держать равновесие на каблуках, и повернулась к Курагу.

Стоя, я едва доходила ему до груди. Сидхе почти все высокие, но большие гоблины действительно огромны.

Ффлур встала за мной вместе с Галеном, Рисом и Дойлом. Холод стоял в стороне, и малыш-гоблин свисал из его руки. Вокруг нас собралась толпа: сидхе, гоблины, прочие, но я смотрела только на царя гоблинов.

– Хотя я приношу тебе извинения за неучтивость моего подданного, – сказал Кураг, – но я не могу предложить тебе свою кровь, не получая ничего взамен.

Я протянула ему правую руку, а левую – красному рту у него на груди.

– Тогда пей, Кураг, царь гоблинов.

Правую руку я подняла как можно ближе к главному рту. От подъема руки так высоко у меня слегка закружилась голова. Левую руку я поднесла к открытому рту на груди, и эти губы сомкнулись вокруг моего запястья, язык стал вылизывать рану, освежая кровь. Этот язык был мягкий и человеческий, совсем не такой, как кошачий шершавый язык маленького гоблина.

Кураг наклонил голову к моему запястью, тщательно избегая пускать в ход руки. Действовать руками – это было бы грубой и откровенной сексуальной увертюрой. Этот язык был шершавый, как наждак, даже грубее, чем язык маленького гоблина. Он царапнул рану, и я тихо застонала. Рот на груди уже прижался к ране и сосал, как младенец из бутылочки. Язык Курага лизал, пока не пошла ровным потоком свежая кровь. Когда он сомкнул губы, моя рука почти исчезла в них. Болезненно прижались к коже зубы царя, когда он стал засасывать. Рот на груди вел себя куда вежливее.

Губы Курага сомкнулись плотно, и когда я привыкала к сосанию, его зубы вспахивали мне рану, а язык болезненно шлифовал ее. Он работал над раной долго. Как на состязании по питью пива: стараешься вылакать как можно больше и чтобы тебя не вывернуло.

Но наконец, наконец Кураг убрал голову от моей руки. Я отобрала и левую руку от его груди. Губы оставили у меня на коже последний поцелуй, и я отодвинулась.

Кураг раздвинул в улыбке тонкие губы, показав желтые зубы с мазками крови.

– Сделай лучше, принцесса, если сможешь, хотя у меня всегда сидхе оказывались слишком чопорными, чтобы работать языком как следует.

– Не с теми сидхе имел ты дело, Кураг. У меня они все оказывались... – я понизила голос до хриплого шепота и глазам придала соответствующее выражение, – орально одаренными.

Кураг хихикнул, тихо и нехорошо, но с предвкушением.

Меня слегка шатало, но я стояла на ногах, а только это и требовалось. Но мне надо будет вскоре сесть, чтобы не упасть.

– Моя очередь, – сказала я.

Кураг осклабился шире:

– Соси меня, милая Мерри, соси крепко!

Я бы покачала головой, если бы не знала, что от этого она закружится еще сильнее.

– Ты не меняешься, Кураг.

– А зачем? – спросил он. – Ни одна женщина, с которой я спал за последние

восемьсот лет, не ушла от меня недовольная.

– Только окровавленная, – сказала я.

Он моргнул, потом снова засмеялся:

– А без крови – какой смысл?

Я постаралась не улыбнуться, но не сдержалась.

– Бахвальство гоблина, который еще даже своей крови не предложил.

Он протянул мне руку. Кровь текла густым красным потоком. Рана, которую он предложил мне, была глубже, чем казалась, – зияющая полоса, как третий рот.

– Твоя царица хотела тебя убить, – сказала я.

Он посмотрел на рану, все еще ухмыляясь:

– Ага.

– А тебе, похоже, приятно.

– А тебе, похоже, принцесса, хочется оттянуть момент, когда ты своим чистеньким ротиком приложишься ко мне.

– Кровь сидхе сладка, кровь гоблинов горька, – произнес Гален.

Есть у нас такая старая поговорка. И неверная.

– Пока кровь красная, она вся для меня одного вкуса, – сказала я и опустила рот к открытой ране.

Я не могла охватить рану ртом, как охватывал мою рану Кураг. Но взять его кровь – это требовало больше, чем простого касания губ. Отнестись к питью крови иначе, как к акту страсти, которым оно должно быть, как к чести, которой оно должно быть, – смертельное оскорбление.

Это особое искусство – сосать кровь из раны столь глубокой. Надо начинать медленно, врабатываться в рану. Я стала лизать кожу возле самого мелкого края раны медленными и длинными движениями. Один из приемов, когда пьешь много крови, – глотать часто. Второй – сосредоточиться на каждой задаче отдельно. Я сосредоточилась на том, какая грубая кожа у Курага, на здоровенном шероховатом бугре, который соседствовал с раной как узел в коже. Я изучала этот узел, секунду катала его во рту, что было больше, чем я должна была сделать, но я набиралась мужества перейти к ране. Немножко крови я люблю, немножко боли, но эта рана была глубокая, свежая и несколько излишне... обильная, чтобы быть приятной.

Я еще два раза лизнула неглубокий конец раны и сомкнула над ней губы. Кровь потекла слишком быстро, и мне пришлось судорожно сглатывать, дыша через нос, и все равно слишком еще было много этой сладковатой, с металлическим вкусом жидкости. Слишком много, чтобы не мешала дышать, слишком много, чтобы проглотить. Я чуть не поперхнулась и постаралась думать о чем-нибудь другом, о чем угодно. Края раны были очень чистыми и гладкими. Уже по одному этому было ясно, как остер этот нож. Мне стало бы легче, если бы я могла помочь себе руками, получала информацию от других органов чувств. Я ощущала, как мои руки напрягаются, будто ищут, во что вцепиться. И я не могла подчинить их себе до конца. Что-то надо было делать.

Чья-то рука зацепила мои пальцы, и я схватилась за нее, сжала. Вторая рука повисла в воздухе, но и ее тоже перехватили. Я подумала, что это Гален – по идеальной гладкости тыльной стороны ладони, но сама ладонь и пальцы были в мозолях от меча и щита – слишком грубых для Галена. Эти руки упражняются с оружием дольше, чем Гален живет на свете. Я держалась за них, они отвечали на мое пожатие, держали меня в ответ.

Мой рот мой не отрывался от руки Курага, но внимание я переключила на руки, на силу, что держала меня. Я ощущала, как она удерживает мои руки за спиной, чуть приподнимая, на самом краю боли. Чудесное отвлечение, как раз то, что мне было нужно.