Поцелуй у ног богини

Нина Нури

Мумтаз целый день прибирала дом, скоблила и переставляла нехитрую утварь по своему вкусу. Она могла несколько раз за день сбегать к отцу и сёстрам, ей было тревожно одной в тишине дома. У них-то всегда были визги, смех, потасовки. Под вечер она прибегала назад, тушила овощи с рисом, пекла хлеб. Али ни разу не похвалил и ни разу не ругал её стряпню, ел молча, уставший рабочий человек.

Со временем она стала замечать, что Али не такой уж унылый, как думалось сначала. Он приносил ей подарки: красивую ткань, капроновые колготки. В них душно было ногам, но она натягивала их в гости, а там как

бы случайно чуть приподнимала подол. Металлургический завод благоденствовал, прославляя город на всю страну, платили там хорошо.

Мумтаз располнела и текла по улицам, как Дамодар во время разлива. Как-то раз, встретив учительницу, которая была огорчена, что фигура танцовщицы так бездарно потеряна, Мумтаз лишь поздоровалась, и без сожаления поплыла дальше.

Первенец

Был ли тогда ребёнок? Мог у меня он быть,

С волосами, что блестят на солнце?

Тишани Доши, «Прилив»

Триста ночей Мумтаз обвязывалась в тугой кокон. В триста первую ночь, когда над городом, словно тяжёлые слоны бродили грозы, она замоталась в одну только простынь, тонкую, как марля. Больше всего она боялась, что как мать, начнёт приносить одних девочек.

В дешёвом сборнике имён, которую она листала в книжной лавке накануне родов, написали так: «Если вы когда-нибудь встретите Амира, назовите его отражением, зеркалом». «Чушь какая-то», – подумала Мумтаз. Однако имя запомнилось. В другой книге, напечатанной на плотной гладкой бумаге, было сказано: «Амир – верхушка дерева». Когда к великому счастью родился мальчик, Али не возражал против этого имени.

В госпиталь к Мумтаз пришли сёстры, муж, соседки и отец. Женщины пели вокруг кровати и били в барабан, отгоняли духов. Амир был последним младенцем, которого видел её папа. Через неделю он ушёл в сад вечности, где в тумане всегда дрожат маленькие звёзды.

О браках сестёр договаривался уже Али, и устроил каждую. Али оказался заботливым мужем, не требовательным, не особенно религиозным. Ни перед кем не должны были они изображать благочестие. Их дом в сравнении с другими оставался очень свободным местом, в почве этой свободы пробило оболочку и разрослось зерно Амира.

Нет, слишком много позволяли они ему. Разве отпускают матери от себя сыновей? Немыслимо, чтоб он женился на такой нечестивой женщине. Теперь ещё и у соседей разговоров больше, чем про войну. Стоит выйти на крышу, начинается:

– Мумтаз, это что ваша невестка приехала?

– Подруга, неужели это её настоящие глаза? Разве бывают у людей такие глаза?

– Она тебе хоть чай, надеюсь, подаёт?

– Где твой сын нашёл её, Мумтаз? Скажи мне, и я тоже туда пойду.

– Тётя, тётя, а почему она такая бледная? В её стране светит лишь луна?

Все только и ждут, когда она выглянет в очередной раз в дверь пристройки, как осы кружат.

Скорпионы мыслей Мумтаз побежали по комнате, и она сильно задышала и заворочалась, Али проснулся, встал, закурил папиросу.

– Что ты не спишь, жена?

– Не могу я спать, когда у нас в доме эта ведьма.

Али втянул в себя дым, половина папиросы мгновенно истлело, выдохнул. Посмотрел в утренние сумерки.

Подумал про Марию: «Странные волосы, пух один. Не белые и не чёрные, не коричневые, не рыжие. Серые или зеленоватые, как у утопленниц чикол бури. В глазах – вода плавает». Он никогда не видел таких людей, но заметил ещё в первый вечер, что она не по-здешнему добра и нежна к Амиру. Так заманивают русалки юношей в густой ил заводей Сундарбана. «Может быть, смерть идёт в мой жалкий род, всё оборвется. А может быть, это и есть такая любовь, про которую в кино сочиняют?»

Остров безмолвной печали

Я могу сказать по глазам мужчины,

Будет ли он когда-то

Моим любимым.

Мандакранта Сен, «Когда это ты»

Их цветок пробился в безмолвной печали острова Элефанта. Там, где столетиями терпят боль базальтовые боги. Однажды люди застали их в танце и расстреляли в руки, ноги, в хоботы, в резные гирлянды на шеях. Искалеченные боги прикрыли тяжёлые веки, чтобы не смотреть на человеческую суету.

Мария бродила у ног богов, трогала каменные колени и руки. Экскурсию она не поняла, отстала от группы, ушла в туннели, пробитые в скалах древними. Касалась рукой гладких стен в сколах от пуль. Солдаты, развлекаясь, устраивали в храмах тир. Но изуродовав богов, не убили величия.

Снаружи скальных храмов стояла жара, трудно было смотреть на раскалённое небо. В туннеле лежали коричневые тени, а сырой воздух хотелось прожевать. В зелёной воде внутреннего озера плавала черепаха. Сверху, из разлома, падал дневной свет.

По пещерам ходило столько туристов, а в гроте оказался только один человек, смотрел в воду озера. Мария улыбнулась черепахе и человеку. Он был ниже, чем мужчины её страны, почти такой же, как она сама, только шире в плечах. Его тонкие пальцы в блеклых кольцах лежали на ограде озера. Ей стало странно, инородно от него, как он незнакомой еды или равнодушных слонов, обречённых потешать приезжих. Так было всю неделю её путешествия – на канате между отторжением и восхищением.

– Вам нужна какая-то помощь? – спросил человек, словно ему было мало воздуха. Голос завибрировал в сводах.

– Ничего, – сказала она. Потом улыбнулась:

– Тут черепаха, – она хотела досказать, что это удивительно, как сюда могла попасть живая черепаха, и что, наверное, озеро связано с морем подземной рекой. Но говорить на чужом языке так много Мария не умела. Человек тоже улыбнулся. Оказалось, что у него белые тонкие зубы. Улыбался он хорошо, его лицо становилось добрым, ясным, как будто в мир добавляли света.

Он заговорил на языке колонии, закивал головой вправо – влево. Между бровями появились два глубоких залома. Мария не понимала, хотя этому языку их учили в школе много лет. Подумала, что лицом он марсианин, на него хочется смотреть, руки и плечи красивые, созданные разумным скульптором. Мария заметила, металлические серьги, которые подчёркивают чистые пропорции смуглого лица, крупные губы, ровный нос. Было ещё что-то тёплое, тлеющее, невидимое глазу, мутное и влекущее, как зов тёмных лесов.