Поцелуй в темноте
Шрифт:
– Невероятная новость, Ройс! Знаешь, где был Митч до академии Святого Игнатия?
Вернувшийся в спальню Митч прошептал:
– Если это по твоему делу, то пользуйтесь обычными телефонными линиями.
Она накрыла трубку рукой и так же шепотом ответила:
– Это Уолли.
– Господи, Ройс, – крикнул Уолли, – Митч попал в академию из дома для умалишенных преступников в Фэр-Акрз!
27
Ройс и Герт стояли на берегу пассажирского потока, пока он не превратился в слабый ручеек. Уолли все не показывался. Тревожное чувство, не покидавшее
Она была свято убеждена, что Уолли ничего не сделает во вред ей. Однако червь сомнения делал свое черное дело. Одно ее радовало: она убедилась, что хотя бы Вал совершенно непричастна к делу. Впрочем, это было слабым утешением: ее грызло беспокойство из-за Уолли, да и из-за Митча тоже.
Накануне ночью она была так измождена, что провалилась в забытье. Но во сне ее мучили кошмары. Что совершил Митч, если его поместили в тюрьму-психушку?
«Я не хочу, чтобы ты имела дело с Митчеллом Дюраном». Дядины слова прозвучали зловеще.
Она не знала, что подумать. Если она была в ком-то уверена, то только в Митче. Она находилась с ним в более интимных отношениях, чем с кем-либо еще за всю жизнь, и наверняка заметила бы отклонение в его психике, делающее его опасным.
Однако она ровно ничего не замечала. Да, ему был присущ цинизм, отсутствие всяких иллюзий. Но это еще не превращало его в угрозу для общества.
Тогда как объяснить шрамы на его лице и глухоту на одно ухо? Почему ей пришло в голову, что он мог – не без оснований – поднять руку на одного из своих родителей? Если бы случилось именно это, его бы отправили как раз в такое учреждение. Но, видимо, впоследствии его оттуда освободили – или он сбежал?
Какое-то объяснение должно было существовать. И скорее всего оно сняло бы с Митча всякие подозрения. Несмотря на то, что он собой представлял и как поступил с ее отцом, сердце подсказывало ей, что он совсем неплохой человек. У его пребывания в подобном зловещем учреждении должно было быть какое-то разумное обоснование.
– Вашего дяди в самолете нет, – сказала Герт, когда появился пилот.
Ройс онемела от острого разочарования и тошнотворного подозрения. Она хотела было уйти и уже повернулась, но тут в поле ее зрения попала знакомая фигура. Она замерла, как вкопанная.
– Уолли!
Слава Богу, это был он, ее дядя: он шагал рядом с бортпроводницей, с его плеча свисала дорожная сумка.
– Прошу прощения, – повинился он, обнимая племянницу одной рукой. – У меня хронический недосып. Сел в самолет и сразу отключился. Видел бы сейчас десятый сон, если бы меня не растолкала эта юная леди.
Ройс вполуха услышала, как Уолли прощается с бортпроводницей. Разом ослабев от облегчения, Ройс не могла ни о чем думать. У нее в мозгу билась одна радостная мысль: Митч ошибся! Уолли действительно побывал на Юге.
– Уолли, познакомься: Герт Штрассер. Пол поручил ей постоянно держать меня под присмотром. Мы вынуждены соблюдать максимальную осторожность: Ингеблатт рыщет вокруг, пользуясь сканером для подслушивания телефонных разговоров. Поэтому я не могла поговорить с тобой вчера вечером.
Уолли добродушно улыбнулся Герт, которая ответила ему неясным ворчанием и зашагала за ними следом. Троица вышла из аэропорта. Уолли,
Этот вопрос Ройс задавала себе тысячу раз. Проникнув в мотивы убийцы, они его вычислят. Впрочем, в данный момент Ройс больше всего занимало не убийство. Главной ее заботой был Митч. Ей показалось, что дорога до города заняла в три раза больше времени, чем обычно. Она не могла обратиться к Уолли с расспросами, пока они не останутся наедине.
В квартире у Уолли Герт плюхнулась на диван и включила «мыльную оперу». Ройс и Уолли удалились на кухню под предлогом приготовления кофе.
– Что ты сказал мне про Митча вчера вечером? – спросила Ройс, как только они оказались вне пределов слышимости для Герт.
Уолли вынул из кармана две магнитофонные кассеты.
– Клянусь, это материал на Пулитцеровскую премию.
Он так сиял, что ей захотелось отвесить ему оплеуху.
– Не забывай, Уолли, мы дали слово. Слово репортера священно – ты сам меня этому учил. – Он нехотя кивнул, и она продолжила: – Объясни, как Митч оказался в этом учреждении.
– Послушай пленки – сама поймешь. – Он вытащил из своей спортивной сумки магнитофон. – Монахиня, сестра Мария Агнес, многое рассказала мне о Митче. Потом я отправился в Фэр-Акрз. – Он поставил первую пленку. – Это заведение поскромнее, чем большинство учреждений, принадлежащих штату. Вокруг фермы. Сама лечебница – тоже ферма. Те, кто не представляет опасности, работают в поле.
Ройс ждала, пытаясь представить себе Митча в кукурузе. Уолли включил воспроизведение. Хочет ли она слушать? Не исказит ли запись образ любимого человека?
«Это мое интервью с Эммой Краули, работавшей в Фэр-Акрз, когда там находился Митч. – Голос Уолли звучал на пленке немного выше, чем в жизни. – Вы помните мальчика по фамилии Дженкинс?»
«Вы репортер?» – Женщина говорила с сильным южным акцентом, враждебным тоном.
«Да. Я работаю в „Сан-Франциско Экземинер“.
«Мне нечего сказать».
«Даю слово, наш разговор не для печати».
«Ничего плохого о Дженкинсах я не скажу. – Долгое молчание. – Парень попал в беду?»
«Почему, он известный адвокат. Это к нему идут попавшие к беду. Он защищает мою племянницу. Поэтому я здесь. Я беспокоюсь за нее».
«Вот оно как – адвокат? А что, он всегда тараторил без умолку».
«Расскажите о нем». – Просьба была произнесена умиротворяющим тоном, и Ройс представила себе, как собеседница Уолли клюнула на его милую улыбку.
«Его мать, Лолли Дженкинс, жила вон там, пониже, с двоюродными сестрами. Здесь почти все друг дружку знают. Лолли была моложе меня на два года. Она всегда была малость не в себе. Не такая психованная, как здешние пациенты, но как бы всегда во сне. Все твердили, что это потому, что она из Нью-Йорка, но мой отец объяснил, что она ехала в машине с родителями, родители погибли, а она выжила. Лолли было лет шестнадцать, когда она однажды вечером исчезла. Через два дня ее подобрал на дороге шериф. Все решили – хотя сама Лолли помалкивала, – что ее изнасиловала шайка парней из колледжа. Избили они ее будь здоров».