Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн

Астромерия

– Я твоя жена! И ужасно волновалась за тебя! – ему удалось перехватить тонкие запястья, Анж вырывалась из его стальной хватки, что-то крича про то, что он идиот и что он напугал ее. И что ругать ее за помощь ему же и попытку как-то выручить его из проблем, в которые он вляпался, он просто не имел никакого права. Антонин тяжело вздохнул, начиная признавать для себя ее правоту. Он действительно достаточно глупо попался и в каком-то смысле Лика спасла его от уймы проблем, хотя и придется беседовать с Димитром, скорее всего. Но то одно, что Лика увела его оттуда, было уже помощью, а уж то, что она вообще пришла ему помогать, говорило о многом… В частности, казалось ему, подтверждало ее чувства…

В октябре, когда девушка посмотрела его воспоминания, тщательно

скрываемые от редких в доме гостей, он всерьез намерен был избавиться от нее, да и до сих пор сомневался, что она видела не все содержимое флакончика. Но услышав «Я люблю тебя», просто не мог этого сделать. Эти слова в его адрес прозвучали впервые в жизни… Да и кому было их говорить? Тем девушкам, с которыми он разделил ночи? Эти встречи всегда были достаточно случайны, исключая, быть может, парочку Пожирательниц… Кто-то просто боялся, кто-то рассчитывал на его содействие в среде Упивающихся – уже в первую войну он стал ближайшим соратником Беллатрисы. Сама Белла (да, имело место до ее исчезновение и такое) вообще не придавала этому особого значения, для нее это был своеобразный отдых. Кто-то, подобно Белле, относился к этому как к развлечению. Никто и никогда не делал этого из любви к нему… Никто и никогда…

Розалина же и здесь была совсем другое дело. Желанная, любимая женщина, она осталась для него недосягаемой и неприступной. Сперва она хотела окончить Школу, будучи студенткой, она считала подобное событие неприемлемым. Когда же Хогвартс остался позади, они уже не просто расстались. Она начинала встречаться с Реддлом, как еще можно было назвать их прогулки вдвоем вокруг озера и встречи во время каникул? Тех самых, Пасхальных, когда она сказала ему, Антонину, что «все кончено». Все было кончено для нее, но он так и не смог избавиться от притяжения и любви к ней. Валькирию невозможно разлюбить, если полюбишь по-настоящему. К его и ее несчастью, он успел это сделать. Она же так и не сказала ему «люблю».

«Нравишься», «симпатичен», даже «милый». Но никогда, ни разу за более чем полгода вместе, ни одного «люблю»… С тем же успехом, с которым потом ни одного твердого и холодного отказа без слез на глазах.

– Идиотка! Самоуверенная дура! – между тем, даже осознавая, что Анжелика права, не унимался он. – Ты же могла и сама попасться! И если бы не… Тебя никто не просил туда лезть! Будь у меня сейчас палочка…

– Пытал бы?! – с вызовом бросила она, вцепившись ему в плечо. Такая теплая, живая, настоящая… Совсем близко. Взгляд ее сердитых серых глаз под длинными ресницами, казалось, проник в душу, что-то осветив там. – Убил? Что бы ты мне сделал?!

– Анж, успокойся, - повинуясь какому-то внезапному порыву, привлек ее к себе, крепко стиснув в объятиях, лишая возможности двигаться. Девушка попыталась вырваться.

– Без магии ты не сможешь закрыть мне рот! – заявила она, осознав, что он ее не отпустит. – Тебе это не удастся! Или же… Придется меня задушить, - странный блеск азарта в ее глазах, такой знакомый, такой поразительно-красивый… Она была совершенно не похожа на спокойную, скромную, уравновешенную, тихую Розалину, она была полной ее противоположностью – дерзкая, порой гордая, весьма решительная девушка. Все чаще в последнее время он замечал присущий ей определенный азарт, задор, который здорово помогал во время их «работы», а возможно, и в жизни. Из нее вышел бы неплохой аврор, если бы она все-таки доучилась, нерешительность и неуместная доброта отсутствовали в ее характере так же, как и способность кого бы то ни было искренне ненавидеть и презирать отсутствовали у Розалины. И вместе с тем… Лику невозможно было назвать злой, определенный внутренний свет в ней был, как и доброта в общем-то ее характера, уместная доброта. А еще в ней было что-то, что привлекало его к этой девушке, что-то, что образовывало странную связь между ними, близость душ.

Что-то, что заставило его испытывать к ней симпатию, переживать за нее, даже пытаться как-то уберечь от возможных связанных с ее членством в рядах Пожирателей проблем.

– У меня есть другая идея, - усмехнулся,

еще крепче прижав ее к себе, она попыталась вырваться, кулачки стукнули по его груди. Впился в ее губы, жадно, властно, словно хотел съесть, проглотить ее целиком. Девушка что-то мычала, пытаясь вырваться, но внезапно словно обмякла в его сильных руках, отвечая на его поцелуи, страстно, почти так же жадно, как он целовал ее. Соскользнувшая на пол рубашка, ее кофточка, ощущение нежной теплой кожи под его грубыми, шершавыми ладонями… Треск поленьев в камине, обогревающем его спальню, более широкую и просторную, чем гостевая, где она обычно останавливалась. В последний раз он целовал ее на свадьбе, из необходимости доказывать ее многочисленной родне, что между ними искренние и глубокие чувства. Ни разу еще он не целовал ее губы, шею, плечи с такой страстью… Всполохи огня, учащенное дыхание, переплетение рук, длинные черные волосы, разметавшиеся по подушкам и простыни… Вопреки его ожиданиям для нее это явно было не впервые, хотя большой опытностью его молодая супруга, тем не менее, не отличалась…

Они уснули лишь поздней ночью, в жарко натопленной комнате, под тонким одеялом. И почему-то впервые за долгое время в его снах не было этого кошмарного вечера, спалось спокойно и вполне даже уютно.

Долохов сел, оглядывая разбросанную по комнате одежду, с почти привычной усмешкой на губах. Ему отчего-то вспомнилось ее вчерашнее «Тони», и там, у Реддлов, и уже потом, дома, после ссоры. Тони… Его почти никто не называл сокращенным именем, кроме матери и иногда Розалины. Даже отец всегда называл его Антонином, почти минуя «сын»… Дома… Долохов хмыкнул, поднимаясь с постели. Еще немного, и он не просто начнет считать, что его родовое гнездо теперь дом и его, и его жены, но и начнет задумываться о детях. Хотя ему ли заводить детей? Человеку, по которому плачет в лучшем случае Азкабан пожизненно? Она что-то прошептала во сне, снова поворачиваясь на другой бок. Он провел рукой по бледной теплой щеке, девушка поморщилась сквозь сон. Что произошло между ними за недолгие месяцы знакомства, он не понимал совершенно. Что заставило его так привязаться к молоденькой девчонке…

Последняя пуговица рубашки была застегнута, воротничок поправлен, а взмах упавшей рядом с шкафом палочки Анжелики погасил тлеющие угли. Антонин улыбнулся, положил палочку на тумбочку у кровати, убедившись, что она цела, и вышел в холод коридора. По спине пробежали мурашки – после теплой спальни здесь было еще холоднее, чем казалось обычно. Но едва мужчина открыл дверь в свой собственный кабинет, ранее принадлежавший его отцу, чтобы там и обдумать предстоящую беседу с Матеем, настроившись на рабочий лад, как мурашки пробежали по его спине второй раз, уже далеко не из-за сильного холода. Сидевшая на краешке стола молодая женщина с темно-каштановыми волосами вопросительно приподняла брови.

Маховик на шее блеснул под лучами Солнца, пробивавшимися через тяжелые шторы на окне.

– Здравствуй, сумасшествие, - пальцы до хруста в костяшках впились в дверной косяк, и непроизвольно он отступил на полшага. Взгляд был прикован к ее лицу. Слишком реалистичному для привидения, слишком хорошо знакомому для возможности обознаться. Он и раньше понимал, что он псих, временами, теперь же он окончательно свихнулся… Вот и Клиника Святого Мунго на подходе…

– Здравствуй, Антонин, - усмехнулась женщина, без тени тепла взглянув на него. – Только меня зовут не Сумасшествие. Меня зовут, точнее звали, Розалина. Предугадывая еще один твой вопрос – я не галлюцинация, тебе не мерещусь…

– Но это невозможно, да и под влиянием алкоголя ты никак не можешь мне привидеться. Я достаточно давно не пью, - шаг вперед и он замер у двери, не сводя с нее настороженного взгляда. Она умерла, он это точно знал. И искренне не понимал, как она могла сюда прийти, причем столь материальной… Вот только она ли это?!

В спальне что-то зашуршало, судя по звукам, наконец-то просыпалась Анжелика. Розалина взглянула на дверь:

– Милая девочка, - красивые губы женщины исказила усмешка. – Сколько ей? Восемнадцать? Меньше? Больше?