Почем фунт лиха
Шрифт:
Легко сказать «дай по заднице». Я примерилась и поняла, что сделать это абсолютно невозможно, потому что Санька лежал именно на том месте, по которому я должна его шлепнуть. Я беспомощно сообщила об этом Вере.
— Подними его! — энергично посоветовала она. Я попробовала подойти к Саньке второй раз, но и вторая попытка оказалась неудачной. На этот раз паршивец лягнул меня в грудь. От боли я разозлилась и схватила его за шкирку.
— Правильно! — ободряюще закричала Вера. — Так его, так и тащи скорей ко мне.
— Ой, бойно! — взвизгнул Санька. Я испуганно
— Ну что же ты? — осудила меня Вера. — Ээх! — в отчаянии махнула она рукой. — Надо было сразу по заднице и тащить в подъезд.
— Не могу, ему больно, — едва не плача сказала я, потирая ушибленную грудь.
Санька лежал на асфальте и наслаждался моей беспомощностью. Готова биться об заклад, он уже забыл, от чего сыр-бор загорелся, но был полон решимости отстаивать свою правду до конца.
— Сейчас спущусь, — многообещающе пригрозила Вера и скрылась с балкона.
Санька в пылу истерики не обратил на ее слова никакого внимания, но едва она, грозная, появилась в дверях подъезда, он тут же умолк, поднялся с асфальта и вцепился в мою ладонь, как в мать родную.
— Пойдем скоее оссюда, — заговорщическим шепотом сказал он мне, словно это не я только что была его злейшим врагом.
Я подмигнула Вере, мол, все хорошо, и пошла на поводу у Саньки. Он тащил меня подальше от дома. Когда Вера скрылась из вида, он остановился и сердито потребовал:
— Купи моеженова.
Я готова была буквально на все, лишь бы он не вопил и не брыкался.
— Купи много, — подсказал он, когда я подошла к прилавку.
— Тогда не хватит денег на такси, — схитрила я.
— Ладно, — согласился Санька.
Я даже не подозревала, какой это сложный процесс: кормить ребенка мороженым в такси. Все были в этом злосчастном продукте: и я, и Санька, и сиденья, и даже таксист.
Последний ругался на чем свет стоит до тех пор, пока я не пообещала денежную компенсацию в приличном размере. После этого он стал любезно сюсюкать с Санькой и сюсюкал до тех пор, пока я не заявила, что он испортит мне ребенка. Как будто это еще возможно. Но таксист об этом не знал и половину пути ехал молча. Зато Санька показал себя во всей красе. Он как минимум раз двадцать пытался выскочить из машины и остаться там, где ему «очень надо».
О боже! Руки и ноги у меня болели так, словно я разгрузила не один вагон, грудь ныла, по лицу струился пот, а нервы… Жизнь казалась невыносимо тяжким испытанием. Несколько раз хотелось наложить на себя руки. Я запаниковала. Не прошло и часа, как Нелли оставила нас наедине. Как же я продержусь неделю?
Такси по моей просьбе подъехало к подъезду почти вплотную. Будь моя воля, я потребовала бы доставить нас прямо на девятый этаж, так как совершенно неизвестно, что придет Саньке в голову в следующую минуту. Все вулканы мира, а также бури, ураганы и торнадо казались мне воплощением предсказуемости и благодати на фоне этого ребенка.
Время в лифте пролетело незаметно. Санька непременно хотел поиграть всеми кнопочками. При этом он так яростно прыгал, что мне стало страшно. С детства я жутко боюсь высоты, а сейчас
За этим безобидным занятием и застала нас Старая дева, ожидавшая лифта на девятом этаже. Своими криками Санька пробудил в ней нездоровый интерес. По первому взгляду на нее я поняла, что сочувствие не на моей стороне.
— «Им за что любить тебя осталось? Размышлять ведь времени так мало!» Что вы делаете с ребенком? — строго спросила она, закатывая глаза. — Господи, куда смотрит общество защиты домашних животных. «Где твоя укромная обитель, где ты мысли бережешь, мыслитель, и в какие уголки на свете мчит тебя воображенья ветер, над тобой единый повелитель?»
Недолго думая, Санька плюнул ей прямо в лицо и показал язык, чем вызвал на себя всю стародевичью ярость.
— И песчинка здесь тебя осудит! — гневно завопила Старая дева. — Ведь она-то памятником будет… Я поспешила скрыться за своей дверью. — Ох, вот мы и дома, — сказала я, ставя ребенка на пол. — Дома и стены помогают.
— Веясипедик! — завопил Санька, одобрив размеры моей прихожей. — Где мой веясипедик?
— Зачем тебе велосипедик?
— Чтобы еддить.
У меня сразу же мелькнула мысль о неизбежном ремонте квартиры. После обеда ремонт стал очевидностью. Потолок и стены оказались щедро политыми манной кашей уже в начале трапезы, а к концу добавился смородиновый кисель и повидло из булочки.
Чтобы стало понятней, поясню. За обедом для Саньки самым безобидным развлечением было набрать полный рот каши и фонтаном выпустить ее на меня. А поскольку я не слишком спешила попадать под этот фонтан, под него попадали потолок и стены. То же и со смородиновым киселем. Повидло из булочки просто выдавливалось, словно из тюбика. Как выяснилось, вполне дальнобойное оружие.
После этого Санька выскочил из-за стола и принялся закручиваться в висящую на окне штору. Увлеченная уборкой посуды, я заметила это лишь тогда, когда штора вместе с карнизом сорвалась, причем карниз ударил меня по голове и спине.
Санька радостно захохотал, а я онемела от неожиданности и боли. Мне казалось, что это не безобидный смех ребенка, а страшный гогот вельзевула. Я с удивлением смотрела на Саньку и думала: «Неужели были времена, когда я любила это исчадие ада? Боже, как я заблуждалась».
Санька, сообразив, что больше ничего не упадет, потерял ко мне интерес. Он нацепил на себя сорванную штору, оседлал веник и с криком «игогааа!» понесся в прихожую. Оттуда мгновенно раздался грохот и звук бьющегося стекла.
«Телефонный столик вместе с телефоном и бабушкина ваза», — обреченно констатировала я, твердо зная, что больше там падать нечему.
Нелли что-то говорила о тихом часе после обеда. Я вышла в прихожую, посмотрела на бодро скачущего Саньку и поняла, что повергнуть его в сон может только нечистая сила.