Почему Гитлер проиграл войну? Немецкий взгляд

Петровский И.

Работы о Второй мировой войне уделяют в своем большинстве судьбе Великого Герцогства Люксембург мало внимания. Захваченная вермахтом путем внезапного нападения в мае 1940 года, эта страна, правительство которой при вступлении немцев эмигрировало в Лондон, была с 1942 года фактически аннексирована. И хотя нацистское господство окончилось 10 сентября 1944 года, наступление в Арденнах зимой 1944/45 года вновь превратило великое герцогство в арену войны.

Особенно чувствительным явилось для его населения введение воинской повинности. В общей сложности немцы призвали в армию 11171 жителя Люксембурга в возрасте от 18 до 23 лет, из них 10 211 были принудительно направлены в части вермахта. Когда из-за воинской

повинности в этой насчитывающей всего 300 000 жителей стране началось широкое забастовочное движение, полевой суд приговорил 21 человека к смертной казни. Кроме того, рейх прореагировал на спровоцированное его же собственными действиями сопротивление переселениями, арестами и отправкой в концлагеря. Из брошенных в заключение 3485 мужчин и 505 женщин умер 791 человек. Из граждан Люксембурга, принудительно рекрутированных в вермахт, на трудовой фронт в рейхе и в другие родственные организации, погибли 3150 человек. Очень по-разному складывалась здесь судьба евреев. Большинству из них (около 3500) удалось бежать, а почти 1000 человек пала жертвой холокоста.

Но и среди граждан Люксембурга имелись такие, кто был готов сотрудничать с оккупационной властью. 5101 коллаборационист находился уже в начале 1945 г. в тюрьмах или лагерях, и их число возрастало. До 1949 года суды вынесли 5242 приговора, в том числе в двенадцати случаях — к смертной казни, из них восемь были приведены в исполнение. Необъяснимым остается то, что никто из приговоренных к смерти немецких военных преступников казнен не был.

Пройдя фазу возбуждения и возмездия, жизнь внутри страны снова нормализовалась. На выборах в октябре 1945 года старые партии пережили своего рода ренессанс, и череда жизни вновь пошла своим путем, прерванным немецким нападением. Не было распада связи времен, и война — несмотря на все раны, которые она нанесла людям, — не стала зияющей пропастью в истории великого герцогства [94].

Франция являлась в 1940 году подлинной целью немецкого наступления на Западе. После заключенного 22 июня перемирия французы прожили годы до освобождения в 1944 году, будучи расколотыми на четыре категории: на жителей оккупированной Франции, жителей вишистской Франции, сторонников Свободной Франции во главе с генералом Шарлем де Голлем, который поначалу имел территориальный базис только во Французской Экваториальной Африке, и тех, кто проживал в аннексированных Эльзасе и Лотарингии. И там тоже — как и в Люксембурге — проводились меры по онемечиванию, и мужчины призывались в вермахт. Это коснулось 130 000 эльзасцев и лотарингцев, 40 000 из которых не вернулись в свои дома [95].

Будучи театром военных действий в 1940 и 1944 годах, Франция, понесшая потери в количестве 810 000 убитых, в том числе 470 000 гражданских лиц (включая 75 000 евреев), испытала и тяжелейший материальный ущерб. В конце войны продукция ее промышленного производства составила только 32 % от уровня 1938 года, финансы были совершенно расстроены, а ситуация со снабжением населения продовольствием представляла собой самую неутешительную картину. Когда же из немецких лагерей вернулись военнопленные, мобилизованные на принудительные работы и депортированные по политическим причинам, то эти трудности возросли еще более [96].

На все это следует смотреть на фоне суровой оккупационной политики, когда Франция, оплачивавшая оккупационные расходы в размере 48 % национального дохода от уровня 1939 г., эксплуатировалась словно колония. Немцы и людей рассматривали как свои военные трофеи. Помимо военнопленных, осенью 1943 года на принудительных работах в рейхе было занято 750 000 молодых французов [97]. А на французской территории весной 1942 года на немецкую военную машину трудились примерно 1 030 000 мужчин и женщин [98].

Думается, эта всевозраставшая эксплуатация внесла существенный вклад в устранение

того благодушия, которое поначалу доминировало среди большинства населения. Перелом в настроении обернулся в первую очередь ростом рядов движения Сопротивления, заплатившего за свои акции очень высокую цену — 20 000 расстрелянных гестапо и французской милицией, а также около 30 000 погибших из числа 60 000 подвергшихся депортации по политическим причинам. С другой стороны, будучи спонтанным протестом против национал-социалистического террора, оно явилось свидетельством патриотизма французов и их стремления к духовному самоутверждению. Не случайно в рядах Сопротивления было много представителей интеллигенции, и его моральный эффект, имея в виду чувство самоуважения граждан Франции в послевоенное время, в историческом плане, пожалуй, следует оценивать выше, нежели его военные последствия [99]. К то му же результаты проходивших внутри движения Сопротивления дискуссий по поводу структурных реформ повлияли на экономическую и социальную политику, осуществлявшуюся в 1944–1946 годах [100].

Чувства конкретного француза в конце войны, наверное, в немалой степени зависели от его отношения к режиму Виши, коллаборационизму, Сопротивлению и Свободной Франции. Страна была расколота на фракции, и линии разлома пронизывали насквозь все официальные и неофициальные группировки. Возможно, что именно поэтому политические чистки, начавшиеся еще до освобождения, столь мощно потрясли французское общество «в самых его основах» [101].

И по сей день нет консенсуса в оценке этого самоочищения. Потерпело ли оно провал, так как слишком многие коллаборационисты так и остались ненаказанными? Удалось ли достигнуть его комплексных целей, среди которых наиболее важной представлялось восстановление национальной идентичности? Сомнения тут понятны, если иметь в виду, что на экономический коллаборационизм [102] просто не обращалось внимания, а за преступления, совершенные французами при «окончательном решении еврейского вопроса», никаких «очистительных процессов» сразу же после окончания войны не последовало [103].

Если же смотреть на дело с чисто количественной точки зрения, то политическая чистка выглядела впечатляюще. С учетом внесудебных акций эта «эпурасьон» стоила жизни почти 11 000 человек. 126 000 человек с сентября 1944-го по апрель 1945 года были арестованы. Свыше 40 000 граждан были приговорены судами к различным срокам тюремного заключения, а 50 000 наказаны лишением гражданских прав. Было уволено не менее 12 000 чиновников. Цифры, конечно, впечатляющие, да только вот к 1953 году большинство осужденных было амнистировано [104].

Далее, к итогам мировой войны для Франции относятся и последствия этой войны для внешней политики страны. Своим продолжением борьбы де Голль сохранил для Франции статус великой державы, что выразилось в предоставлении ей места постоянного члена Совета Безопасности ООН и права на зону оккупации. В своей политике безопасности по отношению к Германии генерал ориентировался на концепцию Фоша касательно Рейнской земли. Но наиболее отчетливо опыт войны сказывался в перманентном недоверии к Соединенным Штатам. Короче говоря, будучи выразителем политики балансирования между

Востоком и Западом, служившей подавлению Германии и недопущению англо-американского перевеса, Париж длительное время никак не хотел признавать противостояния Востока и Запада [105].

Но в общем и целом реставрированная колониальная и далекая от реальности великодержавная политика Франции — фатальные последствия культивировавшейся французскими элитами завышенной оценки роли своей страны в мировой политике — оказалась чреватой теми персональными, финансовыми и экономическими перегрузками, которые привели в 50-х годах к тяжелым внутренним кризисам и парализовали Четвертую республику во внешнеполитическом плане.