Почему Маркс был прав

Иглтон Терри

Тогда, может, это концепция социального класса? Тоже нет, поскольку сам Маркс четко указывал, что не является ее автором. Да, он серьезно пересмотрел эту концепцию, но приоритет в этом вопросе принадлежит не ему. Равным образом не он предложил идею пролетариата, такая идея до него была хорошо известна целому ряду мыслителей XIX столетия. Наконец, его идея отчуждения была унаследована в основном от Гегеля, а некоторые ее элементы можно найти у выдающегося ирландского социалиста и феминиста Уильяма Томпсона. Далее мы также увидим, что Маркс не был единственным, кто признавал исключительно важной роль экономики в общественной жизни. Он верил в общество, свободное от эксплуатации, в котором люди совместно трудятся и сами организуют свою жизнь, и считал, что достичь этого можно только революционными средствами. Но точно таких же взглядов придерживался крупный социалист XIX века Раймонд Уильямс, который не считал себя марксистом. Многие анархисты, свободные социалисты и представители других течений могли бы подписаться под такой развернутой

картиной общественной жизни, при этом решительно отрицая марксизм

В основе учения Маркса лежат два главных тезиса. Первый из них — главенствующая роль экономики в общественной жизни; второй — преемственность и последовательность смены способов производства в истории. Тем не менее ниже мы увидим, что ни одно из этих положений не было нововведением Маркса. В таком случае не является ли особенностью марксизма концепция пусть не классов, но классовой борьбы? Возьмем одно двустишие о богатом лендлорде из стихотворения Оливера Голдсмита «Брошенная деревня»:

Наряд, в коем ты предаешься блаженной лени, Отнял половину достатка с соседних полей.

Как видим, соразмерность и экономность самих строк с их четко сбалансированной антитезой резко контрастирует с расточительностью и дисбалансами экономики, которая в них описывается. В стихах явно идет речь о классовой борьбе. То, что носит лендлорд, отнято у его крестьян — арендаторов. Или возьмем такие строки из «Комуса» Джона Мильтона:

О, если бы все, кто томится нуждою, Могли получить человека достойную долю От тех, кого роскошь бесстыдная нежит, Ведь нынче благами без счета и меры Осыпан лишь неких избранных круг. Природных даров изобилье должно бы делиться Без вздорных излишеств, разумно и равно...

Очень сходные сентенции встречаются и у короля Лира. Фактически Мильтон без лишнего шума позаимствовал эти идеи у Шекспира. Вольтер считал, что богатство пышно разрастается на крови бедных и что собственность лежит в основе всех социальных конфликтов. Практически то же самое, как мы увидим, утверждал Жан — Жак Руссо. Идея классовой борьбы отнюдь не принадлежит Марксу, и прежде всего он сам это отлично понимал.

Тем не менее эта идея является крайне важной для него. Достаточно сказать, что классовую борьбу Маркс рассматривал не больше и не меньше, как ту силу, которая движет человеческую историю. Это есть истинный мотор или привод человеческого развития, и такая идея едва ли могла посетить Джона Мильтона. При том, что многие исследователи социальных проблем рассматривали человеческое общество как естественное органическое объединение, по мнению Маркса, в его основе лежит разделение. Общество складывается из диаметрально противоположных интересов его членов, а его логика является логикой скорее конфликта, нежели согласия. Например, интересам класса капиталистов отвечает сохранение оплаты труда на низком уровне, тогда как получатели заработной платы заинтересованы в ее повышении.

Маркс предельно четко заявил в коммунистическом манифесте, что «история всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов». Хотя, конечно же, он не мог трактовать это буквально. Если чистку моих зубов в прошлую среду можно считать частью истории, то рассматривать это как момент классовой борьбы затруднительно. Подать легбрейк в крикете или оказаться насмерть перепуганным пингвинами — это не сильно напоминает пребывание в гуще классовой борьбы. Возможно, под историей в данном случае следует понимать события именно общественной, а не частной жизни вроде чистки зубов. Однако вчерашняя ночная ссора в баре получила достаточно большой общественный резонанс. Так что история, по — видимому, ограничивается крупными общественными событиями. Но по чьему определению, Маркса или нашему? И в любом случае как увязать с классовой борьбой, скажем, Великий пожар в Лондоне? Можно было бы считать примером классовой борьбы, если бы Че Гевара был сбит машиной, но при этом за рулем сидел агент ЦРУ; иначе это был бы просто несчастный случай. Тянущееся через века притеснение женщин и их попытки покончить с этим связаны с историей классовой борьбы, но они не являются всего лишь одним из ее элементов. То же можно сказать и о поэзии Уордсворта или Шеймуса Хини. Классовая борьба не может включать в себя все и вся.

Впрочем, не исключено, что и Маркс не воспринимал свое утверждение дословно. В конце концов «Манифест коммунистической партии» задумывался как средство политической пропаганды, и как таковое он полон риторических украшений. Но даже если так, то тем более важным становится вопрос, что действительно включает в себя и чего не касается марксистское учение. Некоторые марксисты, похоже, воспринимают его как «теорию вообще

всего», но это, конечно же, не так. То обстоятельство, что марксизм не сказал ничего особо интересного о сбраживании виски или природе бессознательного, чарующем аромате розы или о том, почему существует скорее нечто, чем ничто, ничуть не дискредитирует его, поскольку он вовсе не претендует на роль всеобщей философии. Марксизм не предлагает нам объяснений красоты, или эротичности, или того, каким образом поэт Йейтс добивается удивительной созвучности в своих стихах. Он в основном отмалчивается в вопросах любви, смерти или смысла жизни. Зато в высшей степени пространно разъясняет, что всеми средствами тормозит и оттягивает расцвет цивилизации в настоящем и будущем. Однако наряду с марксизмом есть и другие важные и объемные сюжеты, такие как история науки, религии или вопросы, связанные с полом, которые отчасти пересекаются с опытом классовой борьбы, но не могут быть полностью к ней сведены. (Постмодернисты склонны полагать, что существует либо один главный сюжет, либо масса мини — сюжетов, но речь сейчас не об этом.) Таким образом, тезис «вся история является историей классовой борьбы», что бы ни думал по этому поводу сам Маркс, не может трактоваться в том смысле, что все когда-либо происходившее есть проявление классовой борьбы. Скорее, его следует понимать так, что классовая борьба есть наиболее фундаментальная составляющая человеческой истории.

Но опять-таки фундаментальная в каком смысле? Чем она более фундаментальна по сравнению с историей той же религии, науки или полового угнетения? С точки зрения побудительной силы мотивов для политических действий классовая принадлежность далеко не всегда оказывается самым влиятельным фактором. Отметим в этом плане роль этнического самосознания, чему марксизм уделял очень мало внимания. Энтони Гидденс утверждает, что межгосударственные конфликты, наряду с расовым и половым неравенством, «столь же важны, как и классовая эксплуатация» [1]. Вот только для чего они столь же важны? Хочет ли автор указать на их моральную и политическую важность или говорит о важности для достижения социализма? Порой мы называем фундаментальным тот объект или явление, которые являются необходимой основой для какого-то другого объекта или явления. Однако трудно представить себе, будто классовая борьба является необходимой основой для религиозных верований, научных исследований или угнетения женщин, хотя эти явления во многом пересекаются с ней. Но и отбросить указанное определение фундаментальности едва ли было бы правильным. Так что в итоге получаем: буддизм, астрофизику и конкурс Мисс мира следует исключить из рассмотрения.

Так для чего же классовая борьба является фундаментальной? Ответ Маркса мог бы быть двояким: а) она определяет форму огромного множества событий, учреждений и интеллектуальных проявлений, на первый взгляд совершенно к ней непричастных; и б) она играет решающую роль в тех бурных событиях, что знаменуют переход от одной исторической эпохи к другой. При этом под историей Маркс понимает не «все, что когда-либо случилось», а определенный вектор, в который складываются различные внешне наблюдаемые проявления глубинных процессов. Иначе говоря, он использует термин «история» не как синоним всего происходившего с человечеством от его появления и до сегодняшнего дня, а для обозначения принципиального направления событий.

Так является ли идея классовой борьбы тем, что отличает учение Маркса от других социальных теорий? Не совсем. Как мы уже видели, эта категория является для него не более оригинальной, чем концепция способа производства. А вот что действительно составляет уникальную особенность марксизма, так это объединение этих двух идей — классовой борьбы и способа производства, — позволившее рассмотреть абсолютно новый и оригинальный исторический сценарий. Конкретный способ, каким две идеи были сведены воедино, послужил предметом дискуссий среди марксистов, но самому Марксу едва ли доводилось пространно высказываться по этому поводу. А если бы мы взялись разбираться, в чем специфика его подхода, то нам не оставалось бы ничего лучшего, кроме как нажать кнопку и попросить здесь остановиться. В сущности, марксизм — это теория и практика долгосрочных исторических изменений. И понимание его, как мы увидим, является трудным делом именно потому, что то, что наиболее характерно для марксизма, является также наиболее проблематичным.

Говоря в общем, по Марксу, способ производства представляет собой сочетание определенных производительных сил с определенными производственными отношениями. К средствам производства относятся все те орудия, устройства и приспособления, с помощью которых мы работаем в окружающем нас мире ради воспроизводства материальных условий нашей жизни. Данное понятие охватывает все, что повышает человеческие возможности или контроль над природой в производственных процессах. Компьютеры есть средство производства, если они включены в материальное производство, а не служат лишь для болтовни о серийных убийцах, выдающих себя за добрых людей. Ослы в Ирландии XIX века были производительной силой. Рабочая сила человека является производительной силой. Но такого рода силы никогда не существуют в виде природного «сырья». Производительные силы всегда ограничиваются определенными общественными отношениями, под которыми Маркс понимал отношения между социальными классами. Например, один класс владеет и распоряжается средствами производства, и тогда другой оказывается в положении эксплуатируемого первым.