Почему море соленое
Шрифт:
Голованов разинул рот, да так и замер. Пользуясь тем, что Гога стоит ко мне спиной, я попытался жестами объяснить Голованову, в чем дело. Но тот упорно не понимал меня.
— Название — наказание, грач — врач, галлюцинация — профанация…
Наконец Голованов сообразил, в чем дело. Он подмигнул мне, поднял гири над головой и громогласно заговорил:
— Я Луиджи Сьера де Кон-Тики, первый корсар страны Трепанации Черепов, прибыл с великой миссией справедливости и возмездия. Вес мозга среднего животного
Гога бросился в угол, прыгнул на верхнюю койку, закрылся, как щитом, подушкой и тоскливо завыл.
Мы с Головановым сели на пол и стали взвешивать мои ботинки. Левый потянул шестьсот пятьдесят граммов, правый шестьсот граммов, четыре пятака и три гривенника. В тот момент, когда результат был зафиксирован и единогласно утвержден корсаром страны Трепанации Черепов, сверху, из люка, раздался вопль:
— Что вы делаете? Мало того, что весы сперли, еще ботинки на них ставите. Я же на них продукты вешаю!
Кок матрос Гришин скатился по трапу, сгреб весы в охапку и гневно спросил;
— Вы что, чокнутые?
— Да. А что?
В это время по трапу загрохотали Гогины ботинки. Воспользовавшись нашей дискуссией с коком, Гога улизнул.
— Упустили, — с сожалением сказал Голованов.
— Побежал к доктору.
— А что с ним? — поинтересовался Гришин.
— Симптоматическая фигувыкусикардия с дуэпистолярной непроходимостью прямой кишки.
— Запор, что ли? — не понял кок.
— Вроде этого.
— Ладно, я пошел, мне ужин готовить надо, — сказал Гришин и ушел, несколько озадаченный нашей осведомленностью в медицине.
Море ревет. Его не видно, только возле форштевня — кипящий, белый, как воротник, овал. Брызги залетают на мостик и больно бьют в лицо. Корабль стонет под ударами волн, его бросает из стороны в сторону, удерживать курс по компасу трудно, стрелка мечется, как сумасшедшая. Прошло всего полтора часа моей вахты, а я уже вконец измотался.
Видимо, командир заметил это и советует:
— Вы, Соколов, чуть плавнее одерживайте, так и вам будет легче, и корабль будет меньше рыскать на курсе… — Командир хочет что-то еще добавить, но в это время на мостик взлетает радист и в нерешительности останавливается, ожидая, когда командир закончит разговор со мной. Николаев замечает радиста и спрашивает:
— Что у вас?
— Вот. — Радист протягивает радиограмму.
Командир прочитал ее и сказал:
— Старпома и помощника на мостик. Штурман!
Из рубки выбежал Саблин. Командир подал ему радиограмму:
— Вот координаты. Рассчитайте курс и время. Пойдем самым полным ходом.
— Есть!
Когда на мостик поднялись старпом и помощник, Николаев объяснил им:
— Транспорту
Едва старпом и помощник ушли, как на мостик посыпались доклады:
— Курс триста двадцать четыре, время перехода сорок семь минут при самом полном.
— Капроновый линь приготовлен!
— Командир транспорта сообщает: до берега от него четыре мили. Опасается, как бы не выбросило.
— Линемет заряжен, линь присоединен к проводнику.
Вот чем мне еще нравится моя специальность: мы, рулевые, всегда рядом с начальством и всегда в курсе всех происходящих событий. Сейчас на руль стал сам старшина первой статьи Смирнов, но мне не хочется уходить с мостика, я пристроился на левом крыле, подальше от начальства.
Из радиорубки связь с транспортом переключили на мостик, разговор идет открытым текстом.
— Развело листы обшивки, — докладывает капитан транспорта, — в трюмы поступает вода. Работают все помпы, но вода не убывает. Прошу поторопиться, а то эта старая калоша развалится.
— Иду самым полным, буду через тридцать две минуты, приготовьтесь принять буксир. Заходить буду с наветренной стороны.
Сейчас мы идем по ветру, бортовой качки почти не чувствуется, но килевая еще хуже. Корабль то зарывается носом в воду, то высоко задирает его вверх. Мне казалось, что я уже привык к качке, но сейчас снова мутит. Теперь уже совсем не хочется уходить с мостика, в кубрике, наверное нестерпимая духота, я и так начну травить.
Сигнальщики доложили, что видят огни транспорта прямо по носу. Вскоре мы подходим к нему совсем близко, кабельтова на два с половиной, не больше.
— Осветите нос транспорта, — приказывает командир.
Включают прожектора. Сначала я ничего особенного на носу транспорта не вижу. Нос как нос. Но вот он приподнимается на волне, и становится заметно, как расходятся листы обшивки, а в щели устремляется вода. Представляю, что там сейчас творится!
Транспорт не имеет хода, море бросает его, как хочет. Крейсер ложится на встречный курс. Но едва мы прикрываем от ветра транспорт, как его вдруг начинает разворачивать к нам кормой.
— Подать линь!
Раздается выстрел. Сначала ничего не видно, потом в луче прожектора появляется тонкая нитка линя, ее медленно наносит ветром на транспорт. Вот она плавно легла поперек палубы на спардек. Ее подхватывают, начинают выбирать. Все дальше и дальше уходит в воду проводник — стальной трос, за который должны провести сам буксирный конец, толстый стальной канат диаметром с мою кисть.
Но проводник не достигает борта транспорта — набегает крутая волна, резко бросает неуправляемый транспорт в сторону, и линь обрывается.