Почему море соленое
Шрифт:
Должно быть, Смирнов почувствовал мой взгляд, повернулся и подошел к моей койке.
— Вы что, Соколов? — шепотом спросил он. — Почему не спите?
— Думаю.
— Занятие полезное, однако ночью надо спать.
— А вам интересно, о чем я думаю?
Он понял, что мне хочется поговорить с ним именно сейчас, и присел на край рундука.
— Ладно, рассказывайте, только тихо.
Я шепотом начал рассказывать:
— Знаете, товарищ старшина, я, кажется, начинаю понимать службу. Квинтэссенция ее состоит в том, что команды подает
Словом, я пересказал ему все, что мне говорил Саблин, но выдал его мысли за мои собственные.
Старшина слушал меня, не перебивая. Когда я закончил, он глубоко вздохнул и спросил:
— Вы не больны?
— Нет.
— Тогда мне непонятно, откуда у вас в голове столько ерунды. Или я ничего не понимаю в людях, или вам кто-то свихнул набок мозги. Не обижайтесь, но я люблю говорить прямо.
— Я не обижаюсь.
— Ладно, спите. Завтра поговорим об этом подробнее.
Смирнов ушел. Мне стало спокойнее и легче, как будто снял с себя какой-то груз. Вскоре я уснул, и так крепко, что не слышал даже сигнала подъема.
Разбудил меня гомерический хохот, раздавшийся вдруг в кубрике. Я вскочил. Все стояли вокруг койки Николая Тырина и гоготали, хватаясь за животы. Николай одежной щеткой осторожно чистил свои усики. Они были слипшиеся, ядовитого цвета. Щеки Николая тоже были желто-зелеными.
— Ну, чего ржете? Сами посоветовали! — сердито сказал он, соскочил с койки, подошел к висевшему на переборке зеркалу.
И сам расхохотался.
— Эти подлецы коки ко всему прочему подсунули мне тухлое яйцо. Всю ночь мне снилась дохлая кошка. Я однажды своим мотороллером раздавил кошку. Черная была. Перебегала мне дорогу.
22
«Здравствуй, Костенька!
Знаешь, мне катастрофически не везет. Скоро мы закончим экспедицию, начинаются заморозки. Зимой наши ученые мужи будут обрабатывать материал и поедут в отпуск. А мне будет нечего делать. Не знаю, чем займусь.
Вообще, я, наверное, очень глупая. Помнишь, я тебе писала о Ксении Александровне? Так вот: все это совсем неверно. Она любит Тишайшего. Давно, лет десять. Это он высасывал яд, когда ее укусила змея. И вообще она не такая, какой показалась мне сначала. Она очень несчастна. Представляешь, он женат, у него двое детей. Но он тоже любит ее. Они хотели по-честному забыть друг друга, два года ходили в разных партиях, но ничего с собой не могли поделать. Стали опять вместе. Он жалеет детей и не может уйти от семьи. А в экспедициях они жили вместе, в одной палатке. Потом кто-то пожаловался, и им дали по выговору.
Почему так получается, что в книгах пишут о любви, о том, какое это возвышающее чувство, а в жизни говорят совсем иначе: „сошелся“, „разошелся“, „сожительство“ и пр.? А если большая, настоящая любовь пришла после того, как человек женился? Тогда выговор. За что? За любовь? Ведь выговор не заставил их разлюбить друг друга.
Ксения Александровна
Я, конечно, не одобряю Тишайшего, он просто трус, не хочет уйти от семьи. Однако и осуждать его строго не могу: а как же дети без отца? Но почему они с Ксенией Александровной должны страдать? А их заставляют украдкой. Я вижу, как дрожит Ксения Александровна, когда идет к нему. Однажды она даже сказала:
— Как это противно, пошло!
— А вы плюньте на все и переходите к нему в палатку, — посоветовала я.
— Наивная вы девочка, — грустно сказала Ксения Александровна. — Бойтесь, милая, ханжей. Они страшные люди. Сами они ни во что не верят: ни в любовь, ни в добро, ни в политику. И заметьте: тот, кто на всех перекрестках кричит о своей преданности, может предать и любовь, и честь, и идею, и Родину. По-настоящему преданные и честные люди никогда не говорят о своей преданности и честности. Для них это само собой разумеется.
В партии почти все знают эту историю. Поэтому прощают Тишайшему его грубость. И между прочим, все делают вид, что ничего не замечают, потому что не осуждают. Вот ведь разбираются же люди, что к чему! Например, Сабанеева не только осуждают, а собираются выгнать.
Лучше всех сказал обо всем этом Ровесник мамонта: „Любовь — не амбар, ее на замок не закроешь“. Между прочим, ему не повезло — прихватил радикулит. Мы пытались лечить горячими утюгами, но не помогло, пришлось отправить Деда в город. Обещал, когда подлечится, снова вернуться, но вряд ли успеет, мы сами скоро уедем в город.
Знаешь, я решила так: мы с тобой не станем расписываться. Так будет честнее, правда? Я не хочу тебя связывать формальностями, вдруг у тебя получится так, как у Тишайшего? Коля Горбылев утверждает, что будто бы Энгельс и Ленин были против регистрации брака. Я с ними согласна. Только не хочу, чтобы ты меня разлюбил. Я тогда не знаю, что сделаю, но обязательно что-нибудь ужасное. Я о тебе думаю каждый день. В половине одиннадцатого прошу Ксению Александровну помолчать. Как-то она сказала:
— Глупенькая, ты о нем думаешь все время, всем уши прожужжала о нем. Показываешь Коле фотокарточку, а Коля-то сам в тебя влюблен.
Насчет Коли она зря, мы с ним просто дружим по-хорошему. Ты ему на фотографии понравился, он сказал, что ты хороший парень.
— Ты же его не видел! — сказала я.
— Ну и что?
— Как ты можешь судить?
— Раз ты его любишь, значит, он хороший. Плохого ты бы не полюбила.
Наверное, мне не следовало писать тебе об этом, еще зазнаешься. Но я хочу, чтобы у нас все и всю жизнь было откровенно. Только ты не зазнавайся, ладно?
Вообще я стала по отношению к тебе очень сентиментальной. Даже стихи о тебе сочинила. Ты только не смейся. Я тебе когда-нибудь покажу их. Лет через двадцать.