Почему море соленое
Шрифт:
Анюта что-то писала и, не поднимая головы, предложила:
— Садитесь. На что жалуетесь?
— Главным образом на жару.
Она подняла голову и уронила ручку, потом стетоскоп.
— Ты? Вот уж поистине — «три года не писал двух слов и грянул вдруг, как с облаков». Ну, здравствуй.
Тонкая как тростиночка сестра, возившаяся в углу с пробирками, неслышно выскользнула за дверь, и я осторожно поцеловал Анютку, стараясь не запачкать ее халат.
— Как же ты меня нашел?
— Искал, вот и нашел. Адрес ты сообщить
— Извини, я не хотела тебя огорчать. Ведь ты тоже настаивал, чтобы я осталась в институте. Ну какой из меня ученый, если я практики не имею?
— Я вовсе не настаивал, это твои профессора хотели тебя оставить.
— А я вот сбежала от них. Они тоже обиделись. Ну ладно, об этом потом. Идем, я покажу свои апартаменты.
Апартаменты ее состояли из небольшой комнатки и прихожей, расположенных прямо за кабинетом. Собственно, комнатка почти не отличалась от кабинета, только вместо топчана здесь стояла никелированная кровать да не было стеклянного шкафа с инструментами и столика с пробирками.
— Вот тут я и обитаю. Нравится?
— Аптекой пахнет.
— Ничего, привыкнешь. Ты, наверное, проголодался.
Фатьма! — позвала она, приоткрыв дверь в коридор. В комнату робко вошла сестра. — У нас гость. Его зовут Виктором. А это Фатьма, моя ближайшая подруга, помощница и переводчик.
— Я вас сразу узнала, — сказала Фатьма, кивнув на стоявшую у кровати тумбочку. Только теперь я увидел свою фотокарточку в мельхиоровой рамке, стоявшую на тумбочке. В курсантской форме я выглядел совсем юным.
— У нас найдется, чем покормить гостя? — спросила Анютка.
— В доме гость — хозяину радость. Я уже все сказала Сюргюль, она варит плов. — Фатьма бесшумно выскользнула из комнаты.
— Мне бы надо сначала привести себя в порядок.
— Вот полотенце, мыло, во дворе стоит бочка с дождевой водой. А мы пока займемся хозяйством.
Солнце висело прямо над головой, палило нещадно, жара стояла несусветная, вода в бочке была теплой, и мне потребовалось не менее получаса, чтобы хоть немного остудиться. Когда я вернулся в дом, на столе уже дымился плов, на тарелках лежали тяжелые грозди розового винограда, поросенком распростерлась огромная продолговатая дыня.
— Красиво живете.
— На том стоим! — Анютка победно оглядела стол и встревоженно спросила: — А вино?
— Гость без вина — как река без воды, — сказала Фатьма и поставила на стол два больших кувшина, литра по три каждый.
— Зачем же два? — спросил я.
— Разве человек на одной ноге стоит? На двух стоит. Вот и два кувшина надо.
— Чтобы он на четырех стоял?
Фатьма рассмеялась, лукаво посмотрела на Анюту.
— Доктор у нас строгий, будет наливать гомеопатическими дозами. Э, нет, не вилкой, плов надо кушать руками, вот так, — Фатьма взяла с блюда щепоть и ловко отправила в рот.
Я попробовал тоже
— Это от жадности. Слишком много захватываешь. Вот смотри. — Она подцепила тремя пальцами плов, у нее не упало ни одного зерна.
— Ты всегда была способной. А я, как тебе известно, не слишком преуспевал, особенно в английском.
— А сейчас?
— Немного болтаю. Приходится иногда. В училище нас кое-чему научили, хотя произношение мое было далеко не блестящим.
— А я забываю, — вздохнула Анюта. — Практики нет.
После обеда, который затянулся до самого ужина, Фатьма несколько раз порывалась уйти, но Анюта удерживала ее. Наконец Фатьма ушла, мы остались одни, продолжали болтать о всяких пустяках, не решаясь заговорить о главном, ради чего, собственно, я и приехал.
Погас свет.
— Уже двенадцать, — сказала Анюта, зажигая керосиновую лампу. — У нас электричество от движка, поэтому только до полуночи. Я тебе постелю в кабинете. На топчане, правда, Жестковато, но ты человек военный.
Она взяла с кровати подушку, и я увидел на одеяле пистолет.
— А это зачем?
— Осторожно, он заряжен. Видишь ли, рядом граница, а мне приходится часто ездить по кишлакам.
— Понятно. Ну а пользоваться-то ты им умеешь?
— Научилась.
— Прогрессируешь.
— На том… — Она недоговорила, в окно сильно забарабанили. Прикрываясь ладонями от света, Анюта прильнула к стеклу.
— Кто там?
— Ой, доктор, беда! — послышался с улицы чей-то голос.
— Входите! — крикнула Анюта и пошла открывать дверь.
В прихожую вошла маленькая женщина с плеткой в руке, в длинном брезентовом плаще, с которого ручьями стекала вода. А я и не заметил, когда пошел дождь.
— Что случилось? — спросила Анюта.
— Ой, беда! Малчик совсем плохо. Горячий, как мангал. Три дня горячий, нет кушай, одна вода пей. А вода — какой польза?
— Что же сразу не приехали?
— Думала мал-мало хворал, сам пройдет. Было так — проходило, теперь нет, совсем худо.
Анютка повернулась ко мне:
— Придется тебе тут поскучать одному. — И стала одеваться.
Увидев, что она надевает болонью, я предложил:
— Возьми мой плащ, там, по-моему, ливень.
— Да, да, — подтвердила женщина. — Такой нахалный дождь, такой нахалный.
Когда они ушли, я опять увидел пистолет. Подержал его и сунул под матрац. Потом взял подушку, лампу я прошел в кабинет. Долго разглядывал инструменты в шкафу и ничего интересного не нашел. Стал читать этикетки на пузырьках с лекарствами. Когда и это занятие наскучило, вышел на крыльцо. Дождь лил как из ведра, темень — хоть глаза выколи. И — ни звука, кроме журчания стекающей по склону воды. «Занесло же ее в такую глушь! Будто в Челябинской области мало деревень, если уж ей так нужна практика в сельской амбулатории».