Почему нам трудно поверить в Бога?
Шрифт:
Имеет ли смысл деление на материализм и идеализм? Разделимы ли дух и материя?
O. АЛЕКСАНДР: Конечно, существуют и материализм, и идеализм. Но мы, христиане, считаем, что правы и те, и другие. Вот вам хрестоматийный пример: если я скажу, что Пушкин — это позвоночное существо, правильно будет? Правильно. Что он млекопитающее? Правильно. Что он был аристократ, помещик — тоже правильно. Но разве это все? Вот это материалистический аспект видения. Теперь скажем, что Пушкин был великий поэт и так далее, — это уже другое.
Материализм
O. АЛЕКСАНДР: Разделимы ли дух и материя? Трудно сказать. Во всяком случае дух — весьма самостоятельная штука, не надо думать, что он слишком зависит от материи. Иначе каждый человек зависел бы от того, какое у него состояние организма.
А мы знаем — вот сейчас открыли Оптинский монастырь (вы, наверно, слышали по радио, по телевизору показывали), там жил старец Амвросий; к нему приходили Достоевский, Толстой и многие другие; на Соборе летом этого года он был признан святым. Он был абсолютно больным человеком, он лежал неподвижно на кровати; не знаю, какая у него была болезнь, но это был старый, больной, неподвижный человек. К нему шли вереницы людей, и каждый получал духовное подкрепление. Вот вам и дух, и материя. А бывает человек — у него все благополучно с материей, а с духом — слабо.
Различаете ли Вы религию человеческого могущества и высшую религию?
O. АЛЕКСАНДР: Да. Вот как раз магизм — это и есть религия человеческого могущества. Впоследствии он превратился в сайентизм, то есть в обоготворение науки, которое претендует на полное господство над природой, и вы знаете, во что это часто может вылиться.
До XIII века нашей эры люди видели ангелов, после XIII века перестали видеть.
Почему?
O. АЛЕКСАНДР: Это утверждение меня поражает хотя бы потому, что есть значительно более поздние сказания о явлениях ангелов. Такая дата истории не известна. Я могу сказать, что я сам до 23 лет думал, что ангелы — это метафора, но в 23 года узнал, что это не так.
Есть пять мировых религий. Каждая утверждает, что только она истинная, высшая. Как отвечает на это христианство?
O. АЛЕКСАНДР: Вот так, как я вам говорил: мы признаем истинность каждой религии, но подобно цветам, которые входят в единый белый цвет. Даниил Андреев выдвинул такой символ — «Роза Мира» как некое единство. Но он это толковал в виде некой современной теософской доктрины. Для нас же Роза Мира — это и есть Евангелие: оно включает в себя и учение буддизма о спасении, и единобожие ислама, и личностное благочестие кришнаизма, и мистицизм даосизма.
Находите ли Вы религиозные черты у современных идеологий (коммунизм, нацизм)? Если да, то какие?
O. АЛЕКСАНДР: Безусловно нахожу. Это элементарная истина. Вопрос другой: как это получилось, что у этих отрицавших христианство идеологий появились религиоморфные черты? Дело в том, что
В СССР активно пропагандируется атеизм. Как отвечает на это Православная Церковь?
O. АЛЕКСАНДР: Мне бы хотелось сказать, что мы активно проповедуем противоположное, но не скажу этого. Потому что, во-первых, мы не любим слово «пропаганда», оно всегда пахнет чем-то лживым. Мы можем только свидетельствовать о своей вере. Но свидетельство это в какой-то степени зависит от внешних условий. Мы всегда это делали так, как нам позволяли условия.
Какова, на Ваш взгляд, связь между религиозным чувством как таковым и отправлением конкретных обрядов? Что должно быть первичным во времени?
O. АЛЕКСАНДР: Конечно, вера! Конечно, восприятие! Понимаете, ведь вся суть в том, что вера врожденна человеку, она является ядром его существа. Вера растет, углубляется. Она динамичная величина, а не статичная. Но воплощается вера в обрядах. Это естественное воплощение, и как любое человеческое чувство, имеет свои внешние формы. Так и должно быть, поскольку мы не бесплотные духи, а люди из плоти и крови, и для нас это естественно и органично.
Зло агрессивней и динамичней, чем добро. Поэтому оно может победить. В нашей стране раскрылась небывалая картина зла, совершаемого на протяжении почти 70 лет, именуемая общим понятием «сталинизм». Знает ли об этом Бог, если Он всеведущ? Как терпит это?
Если мы знаем, то уж Бог наверняка.
O. АЛЕКСАНДР: Если ставить вопрос таким образом, то мы прежде всего должны спросить себя: имеем ли мы право переносить на Творца свойства надзирателя? Мы были бы тогда не людьми, не образом и подобием Божиим, а детским садом, марионетками! Нам очень хочется, чтобы наверху сидел большой господин или «большой брат», как у Оруэлла, который бы и правил нами и все время за нами наблюдал. А при малейшем нарушении тут же карал виноватых и поощрял невинных. Этого нет. И этого не должно быть.
Человек, по замыслу вечному, является соучастником Божественного творения. Библия называет это словом «Завет»! «Завет» — это церковно-славянское слово, которое по-русски означает «союз», на древнееврейском —бери%т. Союз может быть с каким-то мало-мальски равноправным существом. Но если это существо — заводная кукла, то какой же может быть с ним союз? Если его жестко запрограммировали на добро, если ему не дали возможности выбирать между добром и злом, тогда что же это за выбор? Это вроде выборов, которые у нас были во времена застоя. Когда не будет возможности совершать зло, когда все будет запрограммировано в одну сторону, то у человека не будет ни завоеваний, ни подвигов, ни свободы — ничего! Это будет просто театр Образцова, где невидимые руки дергают персонажей за ниточки. Вы скажете: а так было бы удобней; как чудесно, если б нас дергали за ниточки, а мы бы себе дремали.