Почему нам трудно поверить в Бога?

Мень Александр

Это, конечно, трагедия, и ничего хорошего в этом нет. Но тем не менее факт разрыва остается в любом случае.

Почему Христос умирал такой страшной, мучительной смертью, да еще с подлым предательством?

O. АЛЕКСАНДР: Вот в этом и заключается искупление. Для того чтобы Высшее могло приблизиться к нам и стать рядом с нами, Оно должно было страдать! Потому что в нашем мире, где царствует зло, все светлое обязательно страдает! И Он идет на это и потому вместе с нами переживает все: одиночество, непонимание, боль, страдание, смерть. Когда мы говорим о Боге, что Он бесстрастен, что это космическое Начало, Которое не знает,

что такое человеческая мука, — Крест напоминает нам о том, что Он знает, что Он вместе с человеком, что Он входит в поток нашей боли, для того чтобы придать нам мужества, твердости, чтобы мы могли выпрямиться и встать — как бы тяжело нам ни было.

Поэтому Его страдания являются предельными, максимальными страданиями. Вам должно быть это понятно: чем тоньше человек, тем он чувствительней, тем более он раним, тем болезненней для него встреча со злом, грубостью и жестокостью. А Тот, Кто является чистым абсолютно, — безмерно страдает! И не думайте, что Его страдание — это только Голгофа, что это только Крест; страдание — это вся жизнь среди нас. Жизнь в человечестве, жизнь с людьми — это Крест Христа...

Уважаемый отец Александр, какие Вы видите возможности для восстановления истинной духовности наших людей? Я бы прибавил: и нашей молодежи.

O. АЛЕКСАНДР: Для христианина здесь только один ответ: мы должны вернуться к традиционным духовным ценностям, на которых вырастала культура в нашей стране и культура всех передовых стран мира. Без этих основ мы будем строить на песке. Я не говорю, что нужно пропагандировать религию. Само слово «пропаганда» мне противно. Оно наполовину замешено на лжи. Мы можем только свидетельствовать о своей вере, а каждый человек может добровольно что-то принимать и что-то отвергать. Никакого навязывания! Потому что Бог — это свобода. Дух — это свобода. Духовность — это свобода. Любовь — это свобода.

Можете себе представить принудительную любовь, как в романе Беляева, который называется «Властелин мира»? О человеке, разработавшем аппарат, которым можно было вызвать любые чувства. И вот, желая влюбить в себя девушку, он нацеливал на нее этот аппарат, и она бежала к нему стремительно, сломя голову. Но любви-то не было, а это была работа машины. Вы такой любви не захотите. И веры такой нам не надо. Все прекрасное должно быть свободным.

Христианский догмат гласит: вне Церкви нет спасения. А в Талмуде сказано: праведники всех народов имеют место в Царстве Небесном. Разве в этой фразе не заключается большее приближение к истине?

O. АЛЕКСАНДР: В христианской традиции есть такие же слова, как и в Талмуде. Но тут дело вот в чем. Что означает тезис, что вне Церкви нет спасения?

Надо уточнить термины. Церковь есть община верующих. Спасение — приближение человека к высшей, божественной жизни. И поэтому Евангелие не является просто чем-то личным, индивидуальным, а силой, которая связывает людей воедино.

Любая традиция, в частности талмудическая, имеет в виду тоже общину, которая по-арамейски называлась кеништа%, что мы, по существу, переводим на греческий как экклесия — что значит «церковь». Спасение Бог дал в Ветхом Завете тоже не отдельно Аврааму как персональной личности, а дал общине. Община всегда была субъектом и объектом спасения. И Христос основал общину. Почему говорится, что вне Церкви нет спасения? Потому что духовное развитие человечества должно существовать не как частное дело только отдельных индивидуумов, а как нечто, соединяющее людей, — вот тогда все идет гармонично. Это соответствует нашей человеческой природе.

Как Вы относитесь к атеизму

и атеистам?

O. АЛЕКСАНДР: К атеистам я отношусь хорошо, как и ко всем людям. А к атеизму? Вы знаете, я не очень верю в него; я считаю, что в душе каждый человек так или иначе во что-то идеальное верит.

Как случилось, что в России, где были так сильны традиции христианства, в XIX веке так стремительно развился атеизм? Ведь Россия буквально катилась к революции, и вера не удержала людей от гражданской войны, от чудовищного кровопролития.

O. АЛЕКСАНДР: Что можно на это сказать? Я уже вам ответил, что положение Русской Православной Церкви в петербургский период, в период царизма было сложное. Церковь была ослаблена, обескровлена, влияние ее было подорвано. Кому любопытно знать об этом, возьмите роман Лескова «Соборяне», главным героем которого является священник в соборе провинциального города. И вы увидите, каково им жилось в тех условиях. И естественно, такая Церковь все менее и менее оказывала влияние на общество. В этом была определенная доля трагедии.

Считаете ли Вы, что духовность мусульманская, иудейская, индуистская одинакова с христианской, или христианская духовность выше всех? Признаете ли Вы, что может быть духовность внерелигиозная, как духовность Чернышевского, например?

O. АЛЕКСАНДР: Сравнивать здесь невозможно, потому что я верю в величайшую ценность всех религиозных порывов человечества. Искания тех, кто сознает бытие Божие, и тех, кто, как Чернышевский, его не сознает, прекрасны — они все ищут Вечность. В христианстве человек не ищет Вечность, а Бог Сам ему отвечает. Здесь два совершенно разных вектора. И поэтому мы не сравниваем. Некоторые богословы говорят, что христианство — это вообще не религия, это Откровение, это голос Самого Бога! Но оно принимает религиозные формы, потому что мы живые люди и нам нужны эти формы.

Существует ли духовность в других религиях? Конечно, существует, и высокая! Ведь Бог един, только люди познают Его по-разному, и они должны понимать, что есть и другие формы духовного опыта. Только Христа нет ни в одной из религий. Нерелигиозная духовность может быть. У Достоевского есть персонажи — например, Кириллов в «Бесах», — которые считают себя атеистами, но в них живет скрытая религиозность.

Объясните Ваше понимание разницы между Высшей волей и объективными законами, выявляемыми наукой.

O. АЛЕКСАНДР: Когда мы говорим о воле, то мы говорим о чем-то сознательном, и если мы говорим о Божественной воле, мы говорим о Божественной мысли. А законы — это как бы мысль, закодированная в реальных соотношениях вещей. Законы — это результат мысли, но не сама мысль.

В какой степени эволюционная теория соответствует Священному писанию?

O. АЛЕКСАНДР: Я думаю, что представление о Боге, Который творит отдельно каждый вид, не соответствует понятию Библии о Творце. Давайте возьмем простой житейский пример. Мы знаем, что в Москве есть здание, которое построил Корбюзье. Значит ли это, что французский архитектор своими руками все это возводил? Естественно, нет. И многие произведения искусства и архитектуры, а тем более достижения в области инженерии, были только замыслены их творцами, а осуществлялись уже другими инстанциями. Это элементарная притча, поясняющая нам, что Творец мироздания должен был действовать через многие ступени. Потому и сказано: да произведет земля душу живую, да произведет вода душу живую. А дальше уже, если мы воспринимаем этот процесс, Откровение умолкает.