Почему нет?
Шрифт:
Притормаживаю у подъезда, но Яся шагает к двери и распахивает ее, продолжая рассказывать о своих школьных приключениях. Поддавшись, направляюсь следом, а по груди точно спичкой проводят. Куда она меня ведет? Прощаться не собирается? Поднимаемся на второй этаж, Яся достает из сумочки связку ключей и вставляет один из них в замочную скважину. Ощущаю еще один рывок призрачной спички и тихое шипение непонимания. Что происходит?
– Хочешь квартиру посмотреть? – спрашивает Ясмина, оглядываясь.
Что-то в ее вопросе меня коробит, словно он совсем не о том, что можно услышать. Разум
– Эм-м-м… да, конечно.
Яся открывает дверь, и я замечаю, как дрожат ее пальцы, в которых побрякивают ключи. Она нервничает? Мне тоже стоит? Входим внутрь, но я не могу сдвинуться с коврика. За ребрами становится горячо, языки пламени лижут изнутри горло. Ясмина медленно стягивает мою ветровку и разворачивается, распрямляя плечи. Нет. Быть не может. Я знаю этот взгляд, видел его один раз в студии, прежде чем поцеловал ее.
– Проходи, – вроде бы беспечно говорит она, но ее грудь поднимается и опадает слишком коротко и часто. Это предвкушение на острие смущения. Смелость пополам с трусостью.
Смотрю Ясмине за спину. Дверь на кухню открыта, вижу стол и край желтого дивана. Безмолвие давит, демоны бунтуют, держа в руках транспаранты с желаниями, о которых неприлично говорить вслух. Неужто и ее демоны проснулись? Неужто они все заодно? И что теперь делать? Гореть? А что тогда останется? Зола и пепел?
– Давай, наверное, в другой раз, – стараюсь говорить как можно непринужденнее. – Уже поздно, ты устала.
– Нет, – не задумываясь отвечает Яся, но быстро исправляется: – Но если ты устал, то… конечно, иди. Я… я только… – Она нервно поправляет волосы, пряча глаза за густыми темными ресницами.
С трудом сглатываю, во рту сухо. Резвые удары сердца отдают пульсацией в кончиках пальцев. Она снова путает меня. Водит за нос. И я не то чтобы сильно против, но хорошо бы узнать, насколько это осознанно. Она понимает, что делает, или нет?
– Спасибо, что проводил, Яр. И за вечер тоже. Опять, – как-то уж слишком неестественно усмехается Ясмина, находя мои глаза.
– Всегда пожалуйста. – Мои губы едва шевелятся. – И тебе спасибо за компанию.
Она протягивает мне ветровку, сжимаю ткань в кулаке, но забрать не могу. Держит, не отпускает. Живот сводит от напряжения, мышцы ноют.
– Ясь, что ты делаешь? – хрипло спрашиваю я, голос не слушается.
Она ничего не отвечает. Секунду. Две. Три. Продолжает держать мою ветровку и смотреть с такой мольбой, что я и сам могу на колени упасть. Дурной восторг ударяет в голову, раскачивает пространство и меняет температуру тела, но неожиданно сопротивление исчезает, а жар сменяет болезненный холод. Ясмина опускает руку, оставив ветровку в моей. Уголки манящих губ обиженно ползут вниз, заставляя меня почувствовать себя последним засранцем. Она думает, я этого не хочу? Добровольно отказываюсь?!
– Иди, Яр. – Ясмина безжалостно вколачивает в меня еще один ржавый гвоздь вины. – Хочешь, вызову тебе…
– Ясь, я же не тупой, – перебиваю смело, не желая оставлять случившееся без объяснений.
– Знаю, – огорченно вздыхает она, доказывая, что прекрасно понимает, что сейчас происходит.
–
Шагаю вперед, потому что она совсем сжимается то ли от стыда, то ли от страха, и опускаю ладони на ее плечи, немного наклоняясь.
– Ясь, я знаю, что тебе трудно. Все запутано, все по-другому. Ты пока не понимаешь, что точно делать, ищешь новые пути. Тебя немного мотает, но это ничего. Так будет не всегда. Сегодня было неудачное свидание, ты расстроена. И я вижу, какое утешение ты хочешь получить…
Заглядываю ей в лицо, но она больше на меня не смотрит и ничего не говорит. Ее веки беспокойно дергаются, нос сморщен. Вот и ответ – и хочется и колется. Нам такое не подходит. Этого слишком мало.
– В этом нет ничего стыдного. Слышишь? – ласково продолжаю я. – И я могу чем угодно и на чем угодно поклясться, что сделал бы все, но… у нас с тобой есть одно «но».
Она нерешительно, но все же приподнимает подбородок: все еще немного напуганная, но не отстраненная. Ну хоть доверие мы уже прокачали до приличного уровня.
– Ты молчишь. Хочешь, чтобы я сам это начал. Хочешь избавиться от ответственности, а значит, не уверена в том, что тебе это нужно. Со мной. Сейчас.
Она поджимает губы, слов нет. И если она не опровергает мои слова, то вывод всего один. Раздражающий и неутешительный.
– А завтра ты меня уволишь, – расстроенно подвожу итог я. – Скажешь, что я все не так понял, что это была ошибка, и, скорее всего, оборвешь любое общение. А это последнее, чего мне хотелось бы. Понимаешь? Я не хочу от тебя отдаляться, даже если перед этим смогу немного побыть так близко, как только возможно.
Легонько поглаживаю хрупкие плечи, игнорируя першение в горле из-за нескольких глотков яда, который пришлось отхлебнуть из бутылки правды. Брови и лоб Ясмины расслабляются, голова обессиленно склоняется вбок, но эти глаза… чертовы черные глаза… Они все еще зовут. Манят и искушают, завораживают и заклинают, пытаясь зажечь спичку, чтобы спалить здесь все дотла.
– Но если я не прав, – и вот уже молить приходится мне, – если я ошибаюсь… скажи. Просто скажи.
И впервые мне хочется ошибаться. Впервые я готов принять это, но Яся коротко кивает:
– Ты и правда не тупой.
«И я как никогда жалею об этом».
– Прости, Яр. Меня не туда повело. Я… все это…
– Ерунда, – опустошенно отвечаю я и обнимаю ее, чтобы спрятать злость и на нее, и на себя.
Ясмина кладет ладони мне на спину, и я закрываю глаза. Это наши первые обоюдные объятия, о которых никто не забудет. Первый шаг навстречу, и огонек на заговоренной спичке все-таки вспыхивает. Прижимаюсь щекой к мягким волосам, Ясмина потирается носом о мою шею. Стоим в молчании какое-то время, пока наши демоны дружным хором проклинают нас обоих за трусость и принципиальность. Мне нужно уходить. И скорее. Ведь держусь я до сих пор лишь на хлипком желании ничего не испортить.