Почему православные такие упертые?
Шрифт:
Но с другой стороны не должно быть и романтики самоизоляции. Кто-то из титанов эпохи Возрождения решил дать замечательный пир и удивить гостей живыми статуями. Для этого несколько детишек были специально позолочены к этому дню, и вот такие живые золотые голенькие ангелочки ходили по саду. Их ласкали, кормили, поили. Но потом эти дети заболели и некоторые из них умерли. Оказалось, человек должен дышать не только носом, но и кожей, и полная изоляция — смерть для организма. Нечто подобное и в церковной жизни. Не надо полагать, что мы всецело самодостаточны, что нас ничто внешнее не интересует и мы ничего не будем брать из светской культуры и современной мысли. Церкви недостаточно древних форм.
– И у Вас есть аргументы, которые могут в этом убедить даже церковного консерватора?
– За примером далеко
До сих пор многие церковные люди чувствуют некоторую мозолистость Символа веры, когда доходят до его второй части, где излагается христология. Тут обнаруживается некоторый избыток синонимичных слов – отношение Христа и Бога Отца описывается так: «Сын Божий, Единородный, рожденный от Отца прежде всех веков, Свет от Света, Бог истинный от Бога истинного, рожденный, несотворенный, единосущный Отцу…». Можно было бы сказать проще: Христос есть истинный Бог наш. Но дело вот в чём. Первый Вселенский Собор был в буквальном смысле слова экуменическим, даже в современном смысле этого слова. В работе этого Собора принимали участие неправославные епископы – ариане (они как раз не видели во Христе Бога, полагая, что это высший Ангел и Учитель).
Когда сегодня собирается экуменическая конференция, её участники прежде всего начинают искать консенсус. Заглядывают во все углы и бумажки и заклинают: «Консенсус, ты где? Выходи, маленький, мы тебя не обидим, иди к нам на ручки!»…
А святые отцы I Вселенского Собора искали повод поругаться. Они искали такое слово, которое бы, как меч, разрубило видимое единство православных и ариан. Символ веры — это знамя Церкви. А вот знамя в древности понималось совсем иначе, чем сегодня. Сегодня боевое знамя части — экспонат музея. Там где-то за стеклом стоит, и рядом солдат «на тумбочке». А в средневековье и в древности знамя — это некий видимый знак, по которому полководец может понимать, что происходит на поле битвы. Знаменосец должен быть на самой передовой, в гуще сражения, чтобы полководец, стоя на холме, мог понимать по движению знамён, где какая часть отступает, а где успех.
Так вот, Символ веры нужен был Церкви как некое пограничное знамя, которое отделяет мир Православия от другого мира. А еретики, как глисты — попробуй их уговорить выйти из организма хозяина! Вот и еретики не уходят из Церкви: мы тут живём, нам здесь хорошо, у нас прописка. И поэтому очень важно было бы найти такое слово, с которым еретики не могли бы согласиться. Ариане (это Свидетели Иеговы сегодня) признают, что Иисус — это пророк, но не Бог. Казалось бы, достаточно было бы сказать, что Христос есть Бог, и ересь Ария этим была бы отвергнута. Но дело в том, что есть такой трюк в дипломатии, а отчасти в сектантской проповеди – reservatio mentalis.
Представьте: беседуют два человека, и один из них употребляет термин, о котором он заранее знает, что его собеседник понимает это слово иначе, чем он. Но говорящий не оговаривает это различие, резервируя (reservatio…) в своем уме (…mentalis) для оправдания перед собственной совестью именно свое понимание этого термина. Классический пример reservatio mentalis — сцена из фильма «Подвиг разведчика». Немецкие офицеры произносят тост: «За победу!». «За нашу победу», — уточняет переодетый в немецкую форму советский разведчик.
… У меня такое однажды было. В 1991 году, в том голодном году, в Москве был устроен шикарнейший банкет по поводу первой годовщины издания «Независимой газеты». Он запомнился московской элите тем, что ради него из Парижа привезли самолётом устриц. На этом банкете я уговорил раввина попробовать устриц, а по их закону нельзя есть всякую нечисть морскую. Но раввин-то был советский: он по книжкам знал, что устриц есть нельзя, а, как они выглядят, не знал. Проходит полчаса, и раввин снова подходит ко мне с желанием ещё чем-то меня поразить: «Отец Андрей, а ведь я тоже считаю, что Иисус — это Бог». И смотрит на меня лукаво-выжидающе, надеясь посмотреть на мой шок. Но не на того напал. Я спокойно допиваю шампанское и говорю: «Вы, наверное, имеете в виду ту строчку Псалтири: «Вы — боги, и сыны Всевышнего — все»?» — «Ах, как жаль, что вы догадались. Вы понимаете, в конце концов, все мы евреи боги, а Иисус был евреем. Поэтому, в каком-то смысле, он, конечно, тоже бог».
Так вот, чтобы такого разночтения не было, на I Вселенском Соборе искали такое слово, которое нельзя было бы переврать. Слово «Бог», оказывается, можно было перетолковать. Другие библейские имена, прилагаемые к Иисусу, ариане также перетолковывали занижающим образом. В ходе дискуссий
Его появление в Символе веры было истинным чудом I Вселенского Собора.
Я вам честно скажу, что у меня есть некоторое недоумение в день празднования память святых отцов этого Собора. У меня возникает вопрос: а можно поимённо, кто имеется в виду? Проблема вот в чём: большинство участников Собора отказались потом от этого Символа веры. Когда они разъехались с Собора, то поодиночке оказались неспособны понять, что они сделали сообща. Нет, они не стали арианами, они по-прежнему исповедовали, что Христос есть истинный Бог. Но у них были поводы для смущения.
Первое: слова «единосущный» нет в Библии.
Второе: это слово взято из языческого лексикона, причём из лексикона сознательных и рафинированных врагов Церкви. Этот термин философский, но не просто философский, а термин из лаборатории неоплатонической мысли. Это две большие разницы: Платон и Плотин. Платон жил за несколько столетий до Христа. Святые отцы III столетия говорили о нём, что это ищущая душа, христианин до Христа. Но Плотин — это третий век нашей эры. Это человек, знавший о Евангелии и критиковавший его. И вот из рук умнейшего из оппонентов Церкви взять созданный им термин и внести в церковную ограду — это очень странно. Символ веры — это интеллектуальная икона Церкви. Нужно ли было языческую вещь, созданную врагами Церкви, инкрустировать в интеллектуальную икону Церкви, вносить в святая святых?
И третий повод для недоумения: был уже богослов, который в III веке попробовал это сделать. Это — епископ Павел Самосатский. В его системе слово «единосущный» имело откровенно еретический оттенок, потому что он предложил очень простую интеллектуальную схему Троицы: Бог один, но Он проявляет Себя в разных ситуациях с разными именами, иногда как Бог Отец, иногда как Сын, иногда как Дух Святой. Т.е. это не личности, а разные функции Божества. И соответственно, обозначая тождество сущности, прячущейся за игрой трех масок, Павел Самосатский употреблял слово «единосущный». На Антиохийском соборе это было квалифицировано Церковью как ересь модализма [63] [63].
63
[63] «На Востоке термин "единосущный" был давно известен, но на нем лежала густая тень соборного осуждения. В религиозный язык выражение впервые введено гностиками валентинианами, в церковном же он имел эманатический оттенок. У Павла Самосатского, осужденного на Антиохийском соборе 269 г., единосущие означало модалистическую слитность Божества. Все это делает понятным сдержанное отношение тогдашних богословов к Никейскому определению. Оно требовало разъяснений и толкования, а это было возможно только в связи и в целом составе целостной вероучительной системы» (прот. Георгий Флоровский. Восточные отцы 4 века. Париж, 1990, сс. 14-15). Учитывая использование основных терминов тринитарного богословия (и единосущие и исхождение) еретиками 3 века, получалось, что эти слова старого философского языка можно использовать в богословии только после карантина - "только путем бесконечных обиняков, входящих в их состав" (Рацингер Й. Введение в христианство. Брюссель, 1988, с. 125).
На всякий случай поясню, в чём различие языческих «троиц» и христианской Троицы. В язычестве «троица» – индуистская Тримурти, например, — это единое божество в своей трансцендентной сущности, но оно по-разному проявляет себя, преломляясь в разных гранях сложной вселенной, как единый луч солнца дробит себя в цвета радуги. Это означает, что множественность лиц божества возникает на границе бога и космоса, а сам бог в себе самом абсолютно един.
Христианская схема противоположна: Бог Троичен именно в Себе. Отношения любви и межличностного диалога, дарения есть в Самом Боге вне зависимости от космического процесса. Эти Личности владеют одной Сущностью, и из этой одной, единой, простой Божественной сущности истекают в мир божественные энергии. Но поскольку они берут начало в божественной сущности, а не личности, то поэтому любая божественная энергия есть проявление всех трёх Лиц сразу. Нет отдельной благодати Отца, отдельной благодати Сына и отдельной благодати Духа Святого. Поэтому получается, что на границе Бога и мира Бог един, а вот в трансцендентном мире, в Своей Тайне Бог троичен. Т.е. схема ровно противоположная той, которую проповедовала индийская философия.