Почерк дракона
Шрифт:
Все бросить и бежать? Куда-нибудь… Куда? Черт.
А Вита останется здесь. Ну и что? Она останется живой. Это тоже хорошо. Шатов достал из кармана ключ, который ему дала Вита. Размахнулся, но потом остановился. Нельзя. Никак нельзя. Он не сможет себя заставить. Не сможет…
Нужно идти. Как все перемешалось! Арсений Ильич, Вася, публичный дом, Костя Шкир…
«Гиппократ» – это круто. Это слишком круто для него. И даже Арсений Ильич не сможет его заставить пойти туда, на верную смерть.
Или не на верную смерть?
Завтра ему
Думать нужно. Если хочешь выжить – думай.
В милицию придется идти все равно. Нужно будет с самого утра попасть к Грише Пащенко. Может быть, хоть он прояснит некоторые моменты.
Восемь покойников. Мать вашу так. Восемь. А кто сказал, что Арсения Ильича интересуют все восемь? Может быть, его интересует только один? Тогда это вряд ли Фроленков, о нем уже информация более-менее получена. Более-менее. Скорее менее, чем более.
Может, все-таки Башкиров?
Или кто-то из тех, о ком Шатов еще ничего не узнал? Шпигели? Или химик, Чупин? Кто из них? Или все-таки все восемь.
Шатов остановился, недоуменно огляделся по сторонам. Куда это он забрел?
Смешно. Уходя от Виты, он специально не смотрел ни на дома, ни на названия улицы. В машине был погружен в свои мысли. И все же пришел к ней.
Судьба.
Его судьба или ее? Или обоих?
Прежде чем заходить в дом, нужно решить, что делать дальше. Или все-таки не заходить?
Завтра нужно будет пойти… Так, стоп. Не нужно тыкаться вслепую. Попытаемся быть логичными.
Сегодня они его проворонили. Спасибо Арсению Ильичу, информация о сегодняшних его контактах ни к Васе, ни к кому другому не попала. Вася мог или еще сможет сдать им список интересующих его лиц.
После нынешнего разговора с Васей тот должен был проникнуться мыслью, что Шатов в «Гиппократ» не полезет. А это значит, что…
Ну, не хочется ему идти в клинику. Ему вообще ничего не хочется делать. Ему хочется просто жить. Хочется проснуться утром и понять, что все позади. Или, еще лучше, что ничего вообще не было. Просто не было.
А проснуться хочется обязательно рядом с Витой. Обязательно.
Но он великолепно понимает, что все равно завтра придется делать то, что прикажет ему Арсений Ильич. Все равно. Так, может, подождать, что именно ему прикажет хозяин? И это позволит понять, чего хозяин хочет?
Шатов достал из кармана ключ. Покрутил его в руке. И остановился. Он забыл этаж.
Так и должно было случиться. С ним всегда именно так и происходит. Он забыл ее этаж. Третий или четвертый? Нельзя же ходить по квартирам и тыкать в дверь ключом. Что же делать?
Ехать на проспект Индустрии. А потом искать ее в аптеке? Она сказала прийти сюда.
Шатов вошел в подъезд. Медленно поднялся на второй этаж, прислушиваясь к своим ощущениям. Запах? Он помнил только, как пахнет
Свет горит только на первом этаже. На остальных – полумрак. Он не обратил внимания ни на цвет двери, ни на номер квартиры.
Третий этаж. Не здесь. Или все-таки эта дверь? Однокомнатной квартиры. Прямо. Или нет?
Ну, нельзя же быть таким идиотом. Нельзя. В него стреляли? Ну и что? Он убегал сквозь ночь? Ну и пожалуйста, только это не дает ему права забыть…
На лестнице четвертого этажа кто-то сидел. Прямо на ступеньках. Шатов вздрогнул. Потом присмотрелся и сел рядом.
– Извини, – сказал Шатов, – я забыл номер квартиры. Но я пришел. Хочешь, я открою замок?
– Не сможешь, Евгений Шатов, – жалобным голосом сказала Вита и прижалась лицом к его плечу.
– Ты уже сменила замок?
– Я дура, – заплакала Вита, – я в темноте спутала и отдала тебе ключ от аптеки. Я так испугалась, что ты не сможешь открыть дверь…
– Ты бы так и сидела? До утра? – комок подступил к горлу.
– Не знаю. Я когда поняла, что… Я ничего не соображала. Я просто хотела тебя дождаться. Правда, я дура?
– Никто, слышишь – никто, – Шатов осторожно поцеловал Виту в солоноватые от слез губы, – никто не смеет называть мою любимую женщину дурой. Никто и никогда.
– Даже твоя любимая женщина? – еле слышно спросила Вита.
– Она – в первую очередь. И дай мне, пожалуйста, ключ.
Глава 8
Проснувшись, Шатов не стал открывать глаза. Опущенные веки отгораживали его от реальности, от необходимости принимать решения и от необходимости выполнять приказы. В детстве он точно также любил лежать по утрам до тех пор, пока к кровати не подходила мама.
И это было необыкновенно приятно. Мама иногда осторожно касалась его щеки, а иногда будила его строгим голосом, но всегда, каждый раз его сердце сладко замирало, в предвкушении.
Потом он открывал глаза, вспоминал о всех трудностях, ожидающих его впереди, расстраивался или злился на то, что пришлось вставать… Но это было потом.
Он еще не проснулся. Что из того, что он лежит сейчас и разговаривает сам с собой? Глаза он еще не открывал, а это значит, что сон продолжается. Ему просто снится, что он лежит с закрытыми глазами и разговаривает сам с собой о том, что лежит… И так далее.
Шатов улыбнулся. Странно, но первое, что пришло в голову после пробуждения, был разговор на лестнице. Не приступ, не избиение Васи, не стрельба, не…
Ну вот, досадливо прикусил губу Шатов, вспомнил. Зачем? Ведь еще можно было лежать, наслаждаясь предвкушением…
– Евгений Шатов, ты знаешь, что стонешь по ночам? И очень страшно стонешь. Будто умираешь.
– Не знаю, – не открывая глаз, ответил Шатов, – в последнее время некому было контролировать меня в это время суток.
– Вы хотите мне сказать, что я единственная женщина, которая покусилась на это тело?